Когда корабль короля вслед за лодкой, на которой Жан де Бомон, Матье де Марли и Жоффруа де Сержин везли штандарт с изображением святого Дионисия, вышел вперед, за ним потянулись остальные галеры. Герцог обернулся: ему показалось, что на «Модене» он смог различить фигуру с белым покрывалом на голове, смотревшую им вслед.

В шлюпках и на галерах, сдерживая испуганных лошадей, горя жаждой борьбы и сражений, воины Христова войска напряженно следили за берегом – там их уже ждал неприятель. Когда они приблизились к острову на арбалетный выстрел, конные и пешие сарацины принялись обстреливать их, стрелы густо закрыли небо, и вода кругом забурлила. Рыцари отстреливались, торопясь поскорее пристать к берегу. Свист стрел резко разрезал воздух, раздавались удары стрел о щиты, возгласы раненых и умирающих.

Шлюпка Жана де Жуанвилля, сенешаля короля, достигла берега быстрее остальных кораблей и причалила прямо возле отряда сарацин, которые, едва заметив храбрецов, бросились вперед. Отряд Жуанвилля не растерялся: плотно воткнув острые концы щитов в песок и спрятавшись за ними, они выставили вперед свои длинные копья, и сарацины повернули лошадей назад, опасаясь наткнуться на оружие.

Едва сарацины заметили, что крестоносцы приближаются к берегу, пешие и конные воины мусульманской армии вошли в воду, чтобы атаковать приближающиеся лодки. Вода кругом кипела: сарацин было около десяти тысяч человек, арбалетчики христиан не успевали обстреливать противника, лавиной несущегося навстречу. Увидев, что сарацины уже поджидают их, многие рыцари, не дожидаясь команды, пешими с обнаженными мечами попрыгали в море. Дно было неровным, и вода достигала кому шеи, кому пояса, но вошедшие в азарт европейцы не замечали ничего. Король и его армия тоже бросились в море с криками: «Мон жуа Сен Дени!" С лодок и кораблей выводили испуганных лошадей. Рыцари поднимались в седла прямо из моря, и из-под брони у них каскадом выливалась вода. Арбалетчики так ловко прикрывали своих рыцарей, что практически никто из них не погиб и всем удалось сесть на лошадей. Король шел впереди с обнаженным мечом, его окружали пешие и конные рыцари. Когда эта масса вышедших из воды рыцарей обрушилась на берег, сарацины отступили. Хоругвь с изображением Святого Дионисия коснулась песков Египта.

Большие корабли, на которых тоже остались рыцари и оруженосцы, тем временем атаковали сарацинские галеры и заставили их уйти вверх по течению реки, очищая западные воды от неприятеля.

Когда «Модена» вместе с другими кораблями начала движение на сарацинские галеры, Вильям Уилфрид вместе с остальными оруженосцами и рыцарями перетащили пустые бочки и оставшиеся щиты на один из бортов корабля, устроив там своеобразную защиту для отряда арбалетчиков. Менее грузная и более маневренная «Модена» обошла «Монжуа» и «Парадиз» и приблизилась к одной из галер. Едва только расстояние позволило обстрелять сарацин, арбалетчики открыли огонь. Лучники галеры пытались ответить, но арбалетчики оказались надежно укрыты от стрел неприятеля. Спустя час на «Модене» и других кораблях рыцари дружно улюлюкали вслед уплывающим в спешке галерам. При подходе к Дамьетте с кораблей стало видно, что из города огромной толпой на битву отправляются все сарацины, и в самом городе царит непонятная суматоха и паника. Несколько кораблей не могли наделать столько шума, поэтому христиане посчитали, что атака на берег прошла успешно. Но двигаться дальше к городу французы не решились. Нужно было дождаться вестей от короля.

На суше все обстояло совсем иначе. Едва крестоносцы высадились на сушу, они поставили шатры, где помогли разместиться раненым. Убитых среди рыцарей было мало, а среди неверных около пяти сотен. Сарацины отступили к городу, дав христианам время прийти в себя и организовать отряды. По берегу и в воде валялись трупы лошадей и людей. В хаотичном бою, когда все прыгали в воду с обнаженными мечами, все забыли, кто и с кем был в лодках и на кораблях, поэтому подсчет погибших шел с таким трудом.

Едва только христиане поставили палатки и построились в боевом порядке, как вернулись сарацины. С воинственным кличем, размахивая кривыми саблями, на которых висели разноцветные ленты, всадники и пешие воины мусульман продвигались по песчаной косе. Христианская армия под предводительством короля смело выступила вперед.

– Да не дрогнут сердца наши! – воскликнул король, – ибо с нами Господь! Пусть будет твердой рука, держащая меч, ведь с нами святой Дионисий! Мон жуа Сен-Дени!

И с воинственным кличем, вырвавшимся одновременно из сотен глоток, христиане побежали навстречу коннице, на ходу вонзили щиты в песок, и ряды их вмиг ощетинились острыми копьями. Мусульманские воины слишком поздно поняли маневр христиан, и многие из них не смогли остановить бег своих резвых коней и напоролись на копья. Несколько раз атаки были отбиты таким образом, битва была жаркой, одежда, намокшая в море, высохла уже через сорок минут после высадки и от соленой воды превратилась в корку. Бороды и волосы христиан слиплись от пота, крови и соли, но они были настолько захвачены битвой, что не замечали ничего. Многие эмиры в белых одеждах, предводительствовавшие отрядами, были убиты, между отдельными отрядами неверных и христиан уже завязались рукопашные бои. Сарацины начали беспорядочное отступление к Дамьетте, король и его рыцари сели на лошадей и с развевающейся хоругвью доскакали до лагеря сарацин, но тех уже там не было – они все ушли в Дамьетту. Их бегство можно было наблюдать с холма, открывавшего вид на восточный берег Нила и город. В свете садящегося солнца (только сейчас рыцари осознали, что бой продлился весь день) христиане наблюдали, как сарацины уходят на тот берег по мосту, сделанному из лодок. Французы стали полноправными обладателями морского побережья и северо-западного берега Нила.

– То, что ты сделал сегодня, это слишком, – корила Катя Вадика вот уже второй час подряд. – Ты не должен был участвовать в сражении! Неужели не понятно, что ты рискуешь собой? Если ты погибнешь из-за своей навязчивой идеи рыцарствования, то мы с Ольгой останемся здесь навсегда, ты хоть понимаешь это или нет?

– Да если бы не я, разве могли бы они так быстро прогнать сарацин? – защищался Вадик. – По-моему, это была очень даже неплохая идея – построить щит из бочек.

– Хватит спорить, – заявила я, – лучше пойдем спросим, как дела на берегу. Ночь наступила так быстро, что уже ничего не видно, а мы еще ничего не слышали о герцоге и графе де ла Марше.

– И де Базене, – добавила Катя.

– Дался тебе этот де Базен, – пробормотал Вадик, – ничего в нем особенного.

– В твоей графине Артуасской тоже нет совершенно ничего особенного, – возразила я. – Однако ж тебе нравится унижать себя перед ней.

Наши корабли стояли очень неудобно, лагеря рыцарей видно не было. Но мы знали, что они наверняка пошлют кого-нибудь, чтобы известить о результате сражения. Выходя вслед за друзьями на палубу, я вдруг подумала, что мы совсем привыкли к этому времении, даже больше того, к людям, с которыми нас свела судьба. Мы беспокоились за наших знакомых, за исход сражения, за судьбу похода. Сейчас совершенно невозможно было представить, что где-то есть телевизоры, сотовые, микроволновые печи, электричество. Все изыски цивилизации казались неясным сном, который все реже терзал нашу память. Человек привыкает ко всему, теперь я была окончательно в этом уверена. Он подстраивается под любые обстоятельства и ситуации, способен общаться с любыми людьми и стать им равным, если его цель – выживание. Если бы мы терзали себя каждый день воспоминаниями о нашем мире, о родных, тосковали и мучились, мы бы сошли с ума. Смирившись и приняв правила игры, мы облегчили себе жизнь. Спокойствие значит очень много, и я все меньше боялась, что мне не поверят или раскроют. Я – донна Анна, и я добьюсь всего, чего хочу.