Уже прошло целое столетие с того момента, как мы вступили в квантовую эру, но, несмотря на все наши успехи, мы все еще примитивны. Мы используем конденсаты, но не управляем ими, не понимаем их. В квантовом смысле мы немногим лучше, чем доисторические обитатели пещер, которые поддерживали огонь, зажженный молнией, понимая, что не в силах вновь зажечь его. Я призываю вас помочь нам вступить в новую эру – эру, в которой мы сможем управлять этим необыкновенным ресурсом, понимать его, совершенствовать его, использовать его для такого объединения человечества, какого мы не имели со времени Исхода.

Шарифи вышла на первый план для того, чтобы завершить презентацию. Она начала говорить о практических вопросах, патентах, правах собственности. Она упомянула о потенциальных доходах, не называя цифр. Ее манера подачи материала была гламурной, отлакированной до блеска. Продукт был великолепно упакован, что делало его еще более привлекательным для корпоративного потребителя.

– Есть ли ко мне вопросы? – спросила Шарифи в конце.

– Да, – намеренно спокойно сказала Ли. – Каким образом, черт возьми, вам удалось убедить Секретариат отказаться от ограничений Закона Цана и разрешить генетическим конструкциям работать над проектом?

Шарифи прищурилась и замерла, словно на самом деле обиделась.

– Извините, – холодно сказала она, будто едва сдерживала себя, чтобы не нагрубить. – Я не ждала этого вопроса. У нас, конечно, есть все разрешения от Техкома. Но если у вас все же есть сомнения по вопросам безопасности, то я советую вам обратиться к соответствующим официальным лицам.

Программа была хорошей. Шарифи много заплатила, чтобы получить AI с достаточными возможностями и личными качествами для создания этой презентации. Ей, должно быть, очень нужны были деньги, и срочно. И она их получила, иначе что ей было делать на Мире Компсона.

КОЛЬЦО: 17.10.48

– Что ты думаешь? – спросила Ли двумя часами позже, сидя за столиком на открытом воздухе на Калле Мехико. Коэн пожал плечами – это был жест, который Ли воспринимала даже в потоке цифр, когда видела его.

– Я думаю, что Шарифи нуждалась в деньгах. И очень сильно.

Для сегодняшней встречи на его лице была маска, которую он, по мнению Ли, считал «не привлекающей внимания». Но, конечно же, представление Коэна о неприметности несколько отличалось от представления большинства людей, и поэтому половина женщин тайком бросала взгляды на их столик в течение последних десяти минут.

– И что, по-твоему, было правдой в этой презентации?

Коэн улыбнулся.

– Ни слова.

– Ты думаешь, там есть что-нибудь еще? Может быть, она зарабатывала на этом каким-нибудь другим способом?

– Дело не в деньгах. Здесь вообще не в деньгах дело. Пойми, Шарифи не занималась экспериментальной физикой. Она была чистым теоретиком, ее интересовала сущность вещей. Если хочешь, это можно назвать метафизикой. Она не оказалась бы на Мире Компсона, не стала бы собирать деньги и стараться ради технологии. Она охотилась за крупной добычей. И что бы она там внизу ни искала, это было гораздо более важным, чем удешевить космическое путешествие для среднестатистического пассажира.

– Что все же оставляет для нас открытым вопрос: что именно она искала?

– Хочешь мое мнение? – Коэн скрестил свои длинные ноги, и Ли пришлось отвести взгляд, когда его шорты задрались, обнажив умопомрачительное бедро. – Я думаю, что речь идет о составлении интерференционных картин.

– Что это значит?

– Ага! – Он наклонился вперед с энтузиазмом – признак того, что он начнет объяснять ей что-то из математики. – Интерференционная картина – это та задача, с которой и заварилась вся эта квантовая физика. По существу, мы говорим об эксперименте с двумя щелями.

– Ох, – воскликнула Ли, а ее «оракул» вызывал давно забытую картинку из учебника вводного курса физики. – Это где один фотон проходит через экран и интерферирует сам с собой, да? А потом физики подпрыгивают и спорят, что это было: волна или частица. Или и то, и другое. Или ни то, ни другое. Мне трудно понять, при чем здесь Шарифи?

– Здесь вступает в действие теория когерентности. Что ты знаешь о ней?

Ли пожала плечами.

– Это связано с уравнениями Эверетта – Шарифи и теоремой когерентных миров?

– Совершенно верно. Как сказала Шарифи во время своей презентации, ответ лежит в нашем прошлом, на Земле. Фактически все началось в двадцатом веке, когда американец по имени Хью Эверетт выступил с сумасшедшей идеей, что ничего теоретического в волновых функциях квантовой механики нет, что это – свидетельства множества миров, множества ходов истории. Короче говоря, что математический формализм волновой механики – и эту часть, конечно, Ханна действительно любила, – что математическая форма сама по себе дает нам ключ к пониманию физической природы Вселенной.

Согласно Эверетту, любая точка волновой функции Шредингера, которую вы берете для определения возможных позиций электрона вокруг ядра атома или вероятных направлений спина фотона, имеет реальное, физическое существование. Может быть, не в этом мире. В другом мире. В одном из бесчисленного количества миров, которые ответвляются друг от друга каждый раз, когда производится необратимое в термодинамическом смысле измерение.

Скажем, согласно примеру из учебника, ты попадаешь на распутье и должна решить: пойти по дороге, ведущей влево, или по той, что ведет вправо. Или, по крайней мере, тебе так кажется. Фактически ты выбираешь оба направления. Просто ты начинаешь идти по ним в разных мирах. Или, в зависимости от выбранной тобой терминологии, в различных составляющих мирах множественного мира.

– Ну… так в чем же дело? Все происходит независимо от того, что ты делаешь или какую дорогу выбираешь? Это какой-то бред.

– Да, так определенно думает большинство. Или, по крайней мере, так было в течение нескольких столетий. Трактовка множественности миров – это одна из тех теорий, которые звучат настолько абсурдно, что Эверетт должен был быть либо безумцем, либо гением. И как большинству сумасшедших теорий, этой понадобилось долгое время, чтобы выйти из небытия. Большинство коллег Эверетта не признали ее, и ему пришлось покинуть научный мир. В конечном счете, он докурился до смерти, всеми брошенный и осмеянный.

– Какая неожиданность, – съязвила Ли.

– Да уж, верно. Итак, идея Эверетта собирала пыль еще несколько столетий, пока физики-экспериментаторы продолжали проводить свои исследования. Эксперименты, которые с течением времени, незаметно для всех, постепенно делали теорию множественности миров все менее и менее безумной и все более и более близкой к истине. Тут в нашем рассказе появляется Ханна Шарифи. Труды Эверетта полностью захватили Ханну. По существу, она потратила два десятилетия, пытаясь доказать, что интерпретация квантовой механики в свете теории множественности миров была правильной и что у Эверетта просто не было экспериментальных данных или средств вычисления, чтобы доказать это.