Сморгонью, центральное военное руководство по-прежнему настороженно относилось к женским подразделениям. Некоторые представители военной верхушки считали действия женщин-солдат 9-10 июля исключением из правил и сомневались, что этот успех может повториться. Очевидно, в официальных военных кругах многие так и не убедились в ценности женщин-солдат и воспринимали усилия по созданию женских воинских частей как трату времени и средств в критический период войны [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557: 211].

Помимо этого недоверия официальные женские подразделения по-прежнему сталкивались с организационными проблемами, описанными в главе 5. Большинство женских военных формирований испытывало нехватку необходимых припасов, снаряжения и денег. Из-за трудностей с обеспечением военные снабженцы часто отказывались поставлять в женские подразделения материалы, которых не хватало в мужских воинских частях. Многие вещи, приходившие в женские подразделения, оказывались неподходящими, особенно в случае с обмундированием. Даже Петроградский совет вмешался, чтобы помочь одному из петроградских женских батальонов. Получив жалобы на невнимание к женщинам-добровольцам со стороны военного руководства, Исполнительный комитет совета отправил в подразделение трех делегатов: меньшевика, большевика и эсера. На вопрос о том, почему, как им кажется, это происходит, женщины-солдаты ответили, что причиной этого невнимания была точка зрения руководства, что «бабский батальон» не может быть полноценной воинской частью [Соловьев 1964: 183–190].

Кроме того, не имело особого успеха и формирование команд связи из женщин-добровольцев. Тогда как женские пехотные батальоны не имели трудностей с привлечением новобранцев, а петроградские и московские подразделения переживали настоящий наплыв женщин-добровольцев, – эти части, предназначенные для налаживания связи, очевидно, не пользовались популярностью у женщин, желавших помочь своей стране на военном поприще [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557:211]. Враждебность со стороны военнослужащих-мужчин и гражданских лиц также создавала неприятности для женских подразделений. Но наиболее важным представляется, что российские власти по-прежнему угнетала собственная неспособность подчинить себе женское военное движение. Многочисленные попытки ГУГШ и Военного министерства установить над ним контроль оказались безуспешными. Даже Всероссийский женский военный союз, чей Центральный комитет должен был направлять всю деятельность, связанную с женским военным движением, не мог сдерживать в рамках стихийно возникавшие организации, которые по-прежнему объединяли в себе усилия отдельных групп и частных лиц. Существование подобных объединений, многие из которых вооружались и проходили обучение без официального одобрения и контроля, являлось постоянным источником беспокойства для российских военных властей [Там же].

Важно понимать, что военное руководство сомневалось в ценности не только женских подразделений; оно серьезно раздумывало о пользе всех нерегулярных военных формирований, которые создавались весной и в начале лета 1917 года с целью поднятия боевого духа армии. Таковые включали в себя революционные и ударные батальоны, формировавшиеся из добровольцев в тылу, национальные воинские части, а также подразделения из воинов-инвалидов и ветеранов. В августе комиссия по сокращению личного состава армии выступила с заявлением, в котором выразила мнение, что создавать, снабжать и содержать подобные формирования слишком затратно, и рекомендовало Ставке всерьез задуматься о целесообразности подобных подразделений [РГВИА. Ф. 2015. Оп. 1. Д. 28: 2].

Теперь перед военной администрацией встала задача определить дальнейшее направление женского военного движения. Давление со стороны различных женских военных и полувоенных организаций, а также поддержка, которую им оказывали их сторонники в официальных кругах, побуждали к сохранению и даже расширению этого движения. Трудно было игнорировать тысячи женщин, желавших служить Родине на военном поприще, в то самое время, когда Россия нуждалась в поддержке всех граждан, чтобы преодолеть кризисную ситуацию. Такие объединения, как Всероссийский женский военный союз и Комиссия по женской трудовой повинности, настаивали на более масштабном вовлечении женщин в военные усилия, предлагая различные проекты – например, создание резервных полков из женщин-добровольцев с целью обеспечивать пополнение для женских подразделений, отправлявшихся на фронт. С другой стороны, большая часть военной верхушки относилась к женскому военному движению слишком скептически и не считала нужным тратить на него и без того ограниченные ресурсы [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557: 190]. Впрочем, когда женские подразделения все-таки появлялись, военное руководство, не одобряя их создание в будущем, в то же время не считало лучшим решением полностью их распустить. По сути дела, оно придерживалось мнения, что военные обстоятельства не позволяют полностью отказаться от женских воинских частей. Вместо этого оно предлагало привлекать женщин к деятельности иного рода – скорее оборонительной, нежели наступательной [Там же].

Уже в июле некоторые военные руководители, в том числе недавно назначенный верховный главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов, высказали пожелание приостановить создание подразделений из женщин-добровольцев, считая, что силе и энергии женщин можно найти лучшее применение. Корнилов предложил сменить назначение существующих женских пехотных частей и вместо участия в боевых действиях использовать их для охраны железнодорожных путей и станций [Сенин 1987: 179]. Отдел по устройству и службе войск также рекомендовал применять для аналогичной цели женские команды связи, организация которых, как отмечалось, проходила без особого успеха [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557: 136]. Военное министерство, отмечая нехватку людей для несения подобной службы, также предложило привлекать женщин к охране железных дорог [Там же: 127].

По рекомендациям различных должностных лиц российские власти наконец пришли к выводу, что следует использовать женщин для охраны железных дорог. Поэтому 22 августа Временное правительство распорядилось принимать женщин на эту службу. Женщинам, которых набирали для этих целей, предоставлялись такие же права, как и мужчинам-новобранцам [Там же: 134]. В сентябре Ставка приказала направить существующие женские пехотные батальоны в Петрограде, Москве и Екатеринодаре на различные участки фронта для охраны железнодорожных путей и станций, но, представляется, что этот приказ так и не был выполнен [Там же: 148]. Реализации этого плана мешали материально-технические трудности, а также неприятие, с которым столкнулось привлечение женских формирований к подобной службе. Начальник штаба Приамурского военного округа генерал-майор Н. И. Ефимов сетовал на невозможность задействовать женщин для охраны железных дорог, поскольку «все местные общественные организации решительно протестуют против женских воинских организаций» [Сенин 1987: 179]. Управление Китайско-Восточной железной дороги высказывало мнение о «нежелательности формирования женских батальонов [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557: 206].

Рассматривались и другие возможности привлечения женщин к военной службе. Крайняя нехватка медицинского персонала в сочетании с мнением о большей «пригодности» женщин к подобной деятельности побуждали многих выступать за назначение женщин на медицинские должности в российской армии. В частности, ГУГШ предложило отправлять женщин на фронт для замены мужского медицинского персонала, а самих мужчин задействовать в боевых подразделениях. В середине июля комиссия по женской трудовой повинности при ГУГШ, которой было поручено подготовить отчет о целесообразности и возможности использования женского труда для военных нужд, обратилась к военному министру