Леший повернулся к Ведее и отпустил горло князя.

— Как?…

— Оставь его, он будет жить. На то есть воля неба!

Леший поднялся, не понимая:

— Но почему?

— Чтоб встретить тебе сына в своём мире! Ему заслоном станет кровь собратьев, которая омоет твои руки. Вот почему уходит князь со мной…

— Но как же ты? Он не оставит тебя в покое!

— Тебе я говорила, доля…

Тем временем князь встал, шатаясь, прошёл до кедровника и сел на землю, привалившись к дереву спиной. Горло болело, но — может, впервые в его жизни — злобы не было. В груди была какая-то опустошённость, в голове отрешение от всего, что сейчас с ним произошло. Впервые пришли мысли, что он слаб и беззащитен в новом мире. И всё из-за неё, Ведеи. Но он её боготворит, как никого на свете. Вот опять сегодня увидел её, и все ценности, которым поклонялся, потеряли для него интерес. Всё перед ней меркнет, становится ненужным. И только одна мечта остаётся — быть с ней рядом. Для себя он знал, что примет её такой, какая она есть. Или сам за ней пойдёт туда, куда она поведёт, и никогда не упрекнёт её ни в чём.

— Ведея…

— Слышу, князь!

— Я жизнь к твоим ногам бросаю!

— Она мне не нужна… Готовься к переходу! Там твой народ, которым правишь. У них прощения проси! Теперь оставь нас до заката.

Ведея подошла к Лешему и положила руку на его лоб, не дала сказать ему ни слова.

— Нам слов не надо — словами чувств не передать…

Целый день они были вместе, бродили по песку у воды, бродили по лугу и молчали. Леший знал, что она читает его мысли, и в мыслях нёс ей, как она дорога ему. Волхв ушёл в лес за травами, которые хотел унести с собой. Дмитрий понял, что он не хотел им мешать, хотел, чтобы побыли они последний день вместе. Но в этот день солнце так быстро бежало по небу, словно не висело, как всегда, над головой, а катилось, всё ниже и ниже опускаясь к горизонту. Перед закатом пришёл волхв. Смотрел на них со стороны, потом подошёл, позвал:

— Пора, Ведея! Дорога по реке лазурью пролегла. Прощайтесь! Это ваша горе — в разлуке жить… Но помните всегда друг друга! Когда уже совсем тоскливо станет, глаза прикройте, вызовите лик, и это вас на время успокоит, пускай на день, на час, на миг. Прощайтесь…

Леший провёл ладонями по её волосам и опустил лицо в ладони, последний раз вдыхая её запах.

Но вот луч достиг их. Волхв достал серебряную сулейку и поднёс сначала к губам князя, потом к своим и передал Ведее. Она глотнула из сулейки, потом коснулась ладонью губ Лешего:

— Прости меня! И жди… И не теряй надежды…

Они шагнули в красное зарево, чтобы больше не возвращаться в этот мир. Дмитрий ещё чувствовал тепло её руки, её запах на своих губах, но их уже не было. Тогда он тихо опустился на колени и, зажав голову руками, заплакал, качаясь из стороны в сторону. И он услышал, как по реке разносится ещё чей-то плач, женский, жалостный и скорбный. И наплакавшись, он так и уснул на берегу, как в детстве в лесу заблудившимся ребёнком, только вывести его никто больше не пришёл…

Вернее, пришли, только не Ведея, а трое мужчин. Профессионально сделали внутривенную инъекцию, запеленали тело ремнями в мягком ремённом кресле. Потом тело Дмитрия стали поднимать в винтокрылую машину. Но они поднимали только тело — Дмитрий это наблюдал со стороны, но не радовался. Потому что Ведеи больше нет, она не вернётся, и ему было смертельно грустно в этом одиночестве. Зря он послушал её и не ушёл с ней. Но она сказала, что он нужен здесь…

Валентина ждала его на берегу. Он издалека увидел её одинокую фигуру в лучах заходящего солнца. В душе Дмитрия прокатилась тёплая волна. Ждёт! Это очень хорошо, когда ждут, ради одного этого стоит жить. Лодка мягко вошла носом в песок, и волна от мотора слизала все следы, натоптанные за время ожидания Валентиной, и намочила ей ноги в лёгких домашних тапочках.

— Давно ждёшь?

— Да каждый день, Митя… Как уехал, так и жду. Всё реку слушаю, звук мотора. Я теперь всего бояться стала после твоей болезни… Ты не оставляй больше меня одну… Не могу, когда тебя нет, вся работа из рук валится, сна нет.

Дмитрий примкнул лодку и поднялся к Валентине.

— Наскучалась! Давай посидим здесь, у реки. Смотри, вечер-то какой ласковый… Словно гладит и шепчет. Садись вот на бревно. Хорошо ведь! Жить хорошо! И что бы ни случилось — всё одно хорошо! Берега эти, вода, солнце вот закатное… А домой ещё успеем. Начало лета ведь. Давай посидим…

Вода, успокоившись от волн, стала снова зеркальной. Тихое течение несло небольшие кусочки желтоватой пены, сбитой в затопленных ещё тальниках, они были похожи на поплавки, сорванные с рыболовных сетей. На мелководье уже хозяйка реки — щука гоняла подросшую за зиму молодь, и она, спасаясь от прожорливой хищницы, выскакивала из воды серебряными монетами и рассыпалась по зеркалу воды. С противоположной стороны уже тянулся по воде вечерний туман, словно лёгкая газовая косынка накрывала воду, чтобы всем обитателям реки было покойно и уютно. Уже в сумерках на далёком повороте реки запылал рыбацкий костер. Он то выкидывал яркое пламя в небо, то затухал, становясь красным маяком. Оттуда слышался смех, а потом полилась душевная песня подвыпивших рыбаков.

Кедровник в огороде вроде прижился. По крайней мере, не пожелтели саженцы к осени, не осыпалась длинная нежная хвоя. Дмитрий всё сделал, как видел тогда в беспамятстве: баньку за лето перекатил, беседку возле баньки построил — всё, как хотел его покойный отец. И даже дорожку к баньке отсыпал мелким щебнем. У беседки выложил из камня кострище, чтобы не вспыхивала пробивающаяся трава.

Приходил Коля Колесников. Посидели в беседке, поговорили за жизнь, потом попарились в бане, пиво попили. Вроде и разойтись надо, только что-то удерживало их обоих за столом. Леший-то знал, что удерживает память, — это она уйти не даёт. Только к полуночи и поднялись из-за стола, направились к дому.

— Мить, со мной тоже какие-то странности, как у тебя после комы. Вот сидел у тебя в беседке, и будто это было когда-то, только не помню. Ты ведь её только построил, а ощущение, что она давно стоит.

— Много странного происходит с нами, непонятного. Но об этом лучше не думать, иначе худо потом бывает — по себе знаю.

— Да я и не думаю. Живу да живу…

— Я вот память потерял и долго её искал, старался найти. Только потом понял — не надо. Не зря она, видимо, вылетела из головы, чтобы её искать.

— Она сама, Леший, придёт, видно, испытание это твоё.

— Я вот себя совершенно другим человеком почувствовал. Зачем мне нужна была вторая избушка в лесу? Когда и одной скоро делать будет нечего. Наверное, корысть в ней моя была. Вот, видно, небо меня по голове и стукнуло, чтобы не переусердствовал. Вот так-то, Николай.