что поддалась на провокацию Локхарт и ввязалась в спор. Хороший детектив – это игрок в покер, как не уставал напоминать Сет. – Почему вы не обратились в Общество напрямую?

– Я хотела сначала сделать Джона своим союзником.

– И поэтому вы его соблазнили?

– Нет. Так… получилось.

Персис помолчала.

– И как Хили относился к вашим манипуляциям?

Локхарт пожала плечами:

– Он не хотел мне помогать. Но я постепенно его убеждала.

Персис ухватилась за эту фразу:

– А вы знаете, что таблетки, которые его убили, производит американская компания? «Илай Лилли». Это новый препарат, в Индии его просто так не достанешь.

Лицо Локхарт напряглось.

– Что вы хотите сказать?

– Это вы дали ему таблетки?

– Да. Ну и что? Они были ему нужны, а у меня их было много. Я иногда плохо сплю за границей.

– Не похоже, чтобы вас расстроило то, что это ваши таблетки его убили.

– Простите, я не поняла, что вы ждете от меня представления. Мне надо поплакать? Бить себя в грудь?

Они сверлили друг друга глазами, не желая сдаваться.

Наконец Персис встала и взяла со стола фуражку:

– Не уезжайте из города.

30

Вечером у Персис была назначена еще одна встреча – в Институте Ратана Таты на Хьюз-роуд в престижном районе Кемпс-Корнер. Персис знала эти места, там давно обосновалось процветающее сообщество парсов. Институт располагался в двух шагах от Доонгервади – обнесенного оградой леса, скрывающего Башни Молчания. Однажды и ее тело положат на одну из этих каменных башен, дахм, и оставят на растерзание грифам.

Институт Ратана Таты со знаменитой эмблемой RTI над крышей был создан в конце 1920-х для безвозмездной помощи обездоленным парсийским женщинам. Сейчас там работала благотворительная столовая, известная во всем городе своей парсийской кухней.

Фернандес уже ждал ее на шестом этаже у кабинета доктора Акаша Шармы, психотерапевта Франсин Крамер.

Кабинет был со вкусом обставлен: удобный диван, журнальный столик с мраморной столешницей, полки с вазами, кресло с подголовником, в котором сидел сам Шарма, записывая что-то в блокнот. Это был крупный мужчина с мягким животом, округлым лицом и вьющимися седыми волосами. Не поднимая головы, он указал им на диван.

Наконец он обратил внимание на гостей и окинул их испытующим взглядом:

– Я с сожалением узнал о смерти Франсин. В обычных обстоятельствах я бы не имел права разглашать содержание наших бесед. Но, учитывая, как именно оборвалась ее жизнь, я готов помочь вам всем чем смогу.

– Как долго она к вам ходила? – спросил Фернандес.

– Она впервые пришла ко мне около четырех лет назад. Я бесплатно принимаю здесь женщин с психическими проблемами. Обычно это связано с домашним насилием, одиночеством, послеродовой депрессией. У Франсин проблемы были гораздо сложнее. Честно говоря, не знаю, насколько я действительно мог ей помочь. Прошло очень много времени, прежде чем она начала открываться, и даже тогда она ходила нерегулярно. Она могла надолго пропасть, а потом вдруг появиться, когда ей захочется.

– Какие конкретно у нее были проблемы? – спросила Персис.

Шарма почесал нос:

– Франсин хранила темные тайны, и они разъедали ее изнутри. Франсин Крамер – не ее настоящее имя. Она родилась в Латвии, в деревне Эмбурга. Ее звали Катя Эдельберг, она была еврейкой. – Он сел поудобнее. – Когда ей было семнадцать, она попала в Юнгфернхоф, нацистский концентрационный лагерь в Латвии, а потом в другой лагерь, в Саласпилсе. Все это было в конце 1941 года, в разгар гитлеровской кампании завоевания Центральной и Восточной Европы и этнических чисток. Тогда погибли миллионы славян. Люди умирали от голода, массовых расстрелов, работы до изнеможения. Самый ужасный пример – двухдневный расстрел двадцати пяти тысяч евреев из Риги в Румбульском лесу. Я читал об этом статью в прошлом году. – Рот Шармы искривился от отвращения. – Два года в Саласпилсе Франсин – Катя – провела в лагерном борделе. В какой-то момент она забеременела, и ее не заставили сделать аборт. Когда ребенок родился, его забрали. – Он помолчал. – Ей сказали, что о нем – это был мальчик – позаботятся в медицинском учреждении. Только потом она узнала, что тем учреждением заведовал нацистский врач, проводивший нелегальные медицинские эксперименты на людях. Точнее, на детях. Франсин никогда больше не увидела сына. Она пережила войну, но, к несчастью, ее рассудок был поврежден. Мало кто из нас может понять, что ей пришлось вынести. В ней поселились чудовища, выступавшие из темноты всякий раз, стоило ей только закрыть глаза. Она старалась от них убежать и оказалась в Бомбее. – Шарма откинулся в кресле, достал из кармана трубку из вишневого дерева, набил ее табаком и закурил. – В общем-то, это все.

Персис переварила услышанное. Одиночество Франсин, грусть, которую отмечали все, кто был с ней знаком, – все это теперь обрело смысл.

– Она ничего не говорила о мужчине, который появился в ее жизни недавно? Может быть, о любовнике?

Шарма нахмурился:

– Франсин не могла строить нормальные отношения с мужчинами. Нацистский лагерь извратил ее представления о любви и сексе. Она воспринимала свое тело только как инструмент. Она спала с мужчинами ради денег, только чтобы было на что жить.

На широком лице Фернандеса отразилось недоумение.

– Но почему она позволяла так с собой обращаться? Война уже давно закончилась.

– Это сложно объяснить. По той же причине жертвы домашнего насилия постоянно возвращаются к своему партнеру. Чувство вины, отвращение к себе… в нашей психике часто переплетено множество сложных эмоций. – Шарма выпустил дым.

Персис передернуло от логичности его слов. Неужели все на самом деле так?

Во всяком случае, его слова объясняли татуировку на груди Франсин, которую она пыталась свести огнем. Персис вспомнила, что читала о женщинах в концлагерях, которым нацисты ставили подобные метки.

– Больше нет ничего, что могло бы нам пригодиться?

Шарма задумался, потом сказал:

– Когда она пришла ко мне несколько недель назад, что-то в ней изменилось. Она казалась странно воодушевленной. Сказала, что ей все время снится один и тот же сон. В этом сне в заведение, где она работает, пришел нацист. Он старше нее. Она узнала его, потому что однажды он приезжал в лагерь в Латвии, в котором ее держали. Конечно, теперь у него было новое имя – полагаю, как у всех беглых нацистов. Во сне она его соблазнила, а потом убедила встретиться вне клуба, у нее дома. Дело в том, что она не была уверена до конца. Она хотела с ним поговорить, заставить сказать что-то такое, что выдало бы, кто он на самом деле.

Он замолчал.

– И