сказал, что ему все позволено. В ухоженной правой руке он держал фетровую шляпу.

– Мне пора идти, – сказал он.

Персис промолчала. Мгновение он смотрел на нее, потом обернулся к Блэкфинчу и протянул ему руку:

– Зубин Далал. Старый друг семьи.

– Архимед Блэкфинч. Обычно меня называют Арчи. Я криминалист лондонской полиции, но сейчас работаю в Индии.

Они пожали друг другу руки.

– Рад познакомиться, Арчи. Вам от меня еще что-нибудь нужно?

– Нет, думаю, я уже все собрал.

Зубин кивнул и переключил внимание обратно на Персис:

– Может, мы могли бы с тобой завтра поговорить?

– Нам не о чем говорить.

Казалось, он хотел что-то ответить, но вместо этого улыбнулся. Он надел шляпу, чуть приподнял ее и пожелал им спокойной ночи. Они наблюдали, как он прошел по улице, сел в черный «студебеккер», высунул руку в окно и стал выстукивать пальцами по двери какую-то мелодию. Через пару секунд завизжали шины, и машина резко тронулась с места.

– Загадочный персонаж, – сказал Блэкфинч. – Как удачно, что он оказался в твоем доме как раз в нужный момент.

В воздухе повис незаданный вопрос.

Персис знала, что Блэкфинч умный человек. Он мог что-то почувствовать. Может быть, феромоны в воздухе, как у уличных собак.

Она повернулась к нему. Ей хотелось обнять его, почувствовать его тепло, показать, что ей с ним хорошо. Во всем этом грязном полицейском мире он был единственным мужчиной, который относился к ней просто как к коллеге по работе, а не как к символу прогресса или обузе. Другое, порочное желание вдруг пронзило ее…

Будто услышав ее мысли, из магазина выбежала тетя Нусси, разрезая грудью ночной воздух, словно морской конек. Она покровительственно обняла Персис рукой за плечо и повела обратно в магазин:

– Мы сейчас снимем форму, и ты сходишь в душ. А потом надо как следует поесть.

Персис ощутила, как в ней стал подниматься протест… но потом это чувство прошло. Она подчинилась.

Арчи Блэкфинч, засунув руки в карманы, смотрел, как она уходит, и свет уличных фонарей тускло отражался в стеклах его очков.

Сейчас, сидя за рабочим столом, Персис думала, что, наверное, стоило найти возможность с ним поговорить.

Она чувствовала, что англичанин все меньше понимает, что происходит. Формально между ними ничего не было, но то, как настойчиво она старалась это подчеркнуть, приводило его в недоумение. Размышления о путанице, связанной с тем, что она сама совершенно запуталась, только путали ее еще больше, и все перепутывалось окончательно.

В ушах у Персис зазвучали слова Джаи: «Если он тебе нравится, сделай что-нибудь. Не надо просто ходить кругами. Я знаю одно: он не будет ждать вечно».

Персис вздохнула и взяла записку, которую она нашла в коробке.

Ее мысли должно было занимать расследование, а не Зубин Далал и Арчи Блэкфинч.

Она уже проверила, что Хили действительно взял отрывок из «Чистилища», второй части «Божественной комедии», в которой Данте вместе с Вергилием поднимается на гору и проходит через семь кругов страданий, каждый из которых связан с одним из семи смертных грехов.

Персис положила новый листок рядом с первым – тем, который она нашла в рюкзаке Хили.

Была ли между ними какая-то связь? Она никак не могла ее увидеть. Это были отрывки из разных частей манускрипта Данте, связанных с разными частями его путешествия. В сущности, это были просто отдельные мазки на общем холсте, и не было ничего, что бы их принципиально отличало… Хотя нет. Одно маленькое отличие все-таки было. Во втором отрывке каждая строка была написана на значительном расстоянии от предыдущей, в то время как три строки первого отрывка шли подряд.

Просто разное оформление, это ей ничем не поможет.

Внутри разлилось разочарование, в горле запершил пепельный вкус поражения.

Персис встала, вошла в комнату для допросов и закрыла за собой дверь. Ей нужно было побыть одной, а лучшего убежища в участке не было.

Она рухнула на стул перед столько всего повидавшим столом. Его привезли сюда из другого участка. Весь в выщербинах и царапинах, одна из ножек почему-то была короче остальных, отчего стол все время раздражающе качался. На стене висел портрет Ганди, а рядом – триколор нового индийского флага.

Персис закрыла глаза и постаралась найти выход из лабиринта, в который привело ее дело Хили.

Понять англичанина оказалось труднее, чем она думала. Не бывает так, что прославленные ученые однажды утром просыпаются и вдруг решают украсть одно из известнейших мировых сокровищ. Да и дразнящие подсказки, которые оставил Хили, показывали, что похищение было спланировано самым тщательным образом. То, что этот план привел самого Хили к самоубийству, не имело значения.

Или не так – даже самоубийство имело какой-то смысл.

Теперь Персис знала, что официальная история о пребывании Хили в итальянских лагерях была ложной. Он прохлаждался в Винчильяте не так уж долго. В первый же месяц его забрали в другое место.

Куда нацисты его увезли? И почему? Могло ли то, через что он прошел в Италии, объяснить то, что он сделал в Индии?

В дверь постучали. В комнату, не дожидаясь ответа, вошел Джордж Фернандес:

– Я вчера сходил на работу к Крамер. Поговорил с начальником, французом Жюлем Обером. Он попытался меня развернуть, но я сказал ему то, что сказала ты, об укрывательстве нацистов… и, похоже, привлек его внимание. Он пришел в ужас от мысли, что кто-то может его в таком обвинять.

Фернандес состроил гримасу.

Персис пришла в голову внезапная мысль. Не мог ли Жюль Обер быть одним из коллаборационистов режима Виши во Франции? Это бы объяснило, почему он оказался в Бомбее и почему от мысли о поисках нациста в его клубе он покрывался холодным потом.

– Я описал ему мужчину, которого мы ищем, – продолжал Фернандес. – Мистера Грея. Обер в конце концов признался, что помнит, как похожий человек приходил к ним несколько недель назад. Высокий, крупный, короткие черные волосы, шрам на левой щеке. Он назвал этот шрам… – Фернандес бросил взгляд в записную книжку, – Schmisse. Это немецкое слово. Означает шрам, полученный на дуэли. Сказал, что многие немецкие офицеры, особенно из высшего класса, увлекались фехтованием, и такой шрам считался почетным и говорил о высоком статусе. Он назвал пару известных нацистов, у которых были такие шрамы, в том числе Рудольфа Дильса, первого руководителя гестапо. – Фернандес перелистнул страницу. – Обер сказал, что почти не говорил с мистером Греем. Тот якобы представился как Удо Беккер, но Обер сомневается, что это его настоящее имя. Те, кто приходит в его заведение, часто