Она не промолвила ни слова, вспоминая школьные годы и кабинет директрисы, куда вошла с надеждой стать старостой класса, но вышла всего лишь заместителем старосты. Это был жестокий урок, сослуживший ей хорошую службу. Кевин Маккинли, быть может, собирался сказать, что он в восторге от «Ночной жизни города», но опасается семейственности на студии, а потому…

— Предлагаю контракт сроком на два года.

Она не сразу поняла услышанное.

— Не вижу воодушевления, — с легким неудовольствием заметил Кевин Маккинли.

— Ну что вы! — опомнилась Джулия.

— У меня на уме нечто… мм… эдакое: с одной стороны, глубокое, с другой — строго документальное. В духе девяностых, понимаете? Думаю, вам это по силам. Довольны?

— Я вне себя от радости!

— Тем лучше, — сказал он, помедлил и продолжил, улыбаясь уже с некоторой натяжкой: — Видите ли, Джулия, мы не намерены возобновлять контракт вашего супруга в связи с его уже немолодым возрастом. Это, конечно, минус. А плюс в том, что контракт, так сказать, останется в семье. Справедливо, не правда ли?

Хью лежал в полной неподвижности, но было ясно, что он не спит. Самой Джулии было тем более не до сна. Если когда-то, где-то супружеская пара пережила столь ужасный вечер, им оставалось только посочувствовать. Они с Хью не ссорились, нет — они бились в агонии, каждый по своему. Для Джулии агония началась еще в офисе Кевина Маккинли, а потом все нарастала и нарастала: и по дороге домой, и в течение вечера, пока они с Хью не оказались в постели — безмолвные, чужие друг другу, несчастные.

— Ну хочешь, я откажусь?! — с отчаянием спросила она часом раньше.

— И чего этим добьешься? — Хью печально покачал головой. — Ладно, если бы это заставило его продлить мой контракт, а так… ты или никто. Дают — бери. Так-то, моя милая! Дают — бери.

Еще недавно Джулия была уверена, что так и поступит, что у нее вполне хватит на это душевных сил. Что она сумеет ласково и неколебимо заставить Хью понять, что иного выхода нет. Помнится, она сидела тогда под теплым боком у «Аги», разумно и хладнокровно планируя их общее будущее. А теперь не могла. Не потому, что перестала быть разумной или хладнокровной, — просто теперь она учитывала то, чего не учла тогда: как сокрушен, как раздавлен будет Хью. Остро, мучительно она ощущала его боль. Ее было столько, что разрывалось сердце, и Джулия не знала, как это вынести в молчании. Увы, тот единственный, с кем она привыкла делиться, был сейчас недоступен. Он не кричал, не сыпал проклятиями, не плакал и не схватился за бутылку — он сделал мужественную попытку поужинать (так, словно ничего не произошло) и быть с ней великодушным.

— Я горжусь тобой.

— Пожалуйста, Хью!

— Нет, правда. Это отличная новость.

— Пожалуйста!

— Каждому овощу — свое время.

Со своей стороны Джулия была само понимание и нежность — как умела, а умела она это в совершенстве. В этом не было ни грамма притворства, именно так она и чувствовала. Ей хотелось обнять его и утешить, сказать, что она по-прежнему им восхищается и будет восхищаться всегда. Но Хью не был расположен ни к чему из того, что она могла предложить. Он не прикоснулся к ней сам и не желал прикосновений, только курил сигарету за сигаретой и смотрел в пространство, а когда Джулия начала разбирать мотивы Кевина Маккинли, чтобы доказать, что вины Хью тут нет, что он пал жертвой личной неприязни и происков, он сделал отметающий жест.

— Но это в самом деле ненормально! У тебя одиннадцать миллионов почитателей, а «Ночную жизнь» никто еще даже и не видел!

— Хватит, милая.

— Ты должен бороться! Оспорить эту фундаментальную несправедливость! Сейчас же позвони Морису, пусть он!..

— Джулия, Джулия! — Хью наконец посмотрел на жену. — Ничего тут не поделаешь, пойми. Случилось то, чего я ждал все последние годы.

— Ну… в любом случае у тебя останутся твои супермаркеты и гольф-клубы.

— Да, конечно.

Он отвернулся, дернув щекой. Была это улыбка или гримаса боли?

— Я ведь люблю тебя! Люблю! — повторила Джулия, должно быть, сотню раз. — Кем бы ты ни был, чем бы ни занимался, я буду любить тебя всегда! И еще — ты мне необходим. Без тебя я просто пропаду! Когда я думала, что близнецы потерялись, первым моим порывом было позвонить тебе!..

— Тсс! — остановил ее Хью тоном, не лишенным мягкости. — Между нами двоими все останется как прежде. Этого они не смогут у нас отнять.

Он умолк, но продолжал смотреть на нее. Взгляд был теплый, ласковый, но и оценивающий. Внезапно Джулия почувствовала себя очень юной, нерешительной и глупенькой.

— Хью!

Она потянулась к нему, и он взял ее руку в свои. Коснулся губами. Выпустил и поднялся.

— Пойду взгляну на мальчиков.

— Я с тобой!

— Нет, я пойду один.

Он ушел, а Джулия осталась, глядя на кресло, где на подушке сохранился отпечаток его тела, и на полную окурков пепельницу. Ее переполняли любовь и боль. Она на цыпочках прошла в холл и устремила взгляд наверх, куда вела красивая лестница. Дверь в комнату близнецов была приоткрыта. Ждать пришлось долго, но в конце концов Хью вышел и увидел ее, стоящую внизу с устремленным на него взглядом.

— Я не нуждаюсь в присмотре, — произнес он тихо.

— Но я беспокоюсь…

— Не стоит. Со мной все в порядке.

— Как может быть все в порядке, Хью?! — Она начала подниматься к нему. — Не может, никак не может, и поэтому…

— Пожалуйста, — попросил он ровно. — Я хочу принять ванну… один. Мне нужно сейчас побыть одному.

— Конечно-конечно! — сказала Джулия, счастливая тем, что может сделать для него хоть что-нибудь, пусть даже оставить в покое.

В ванной Хью сразу повернул ключ. Джулия поднялась наверх, механически считая ступеньки, и заглянула к близнецам. Они спали, как обычно, лицом друг к другу. Эдвард сбросил одеяло на пол, как бы желая продемонстрировать, что пижамные штанишки и рубашка на нем из разных комплектов. Джулия подумала, что ей это безразлично — заметить заметила, но не бросилась выяснять, где коротают время недостающие части. Присев между кроватками, она по очереди смотрела на свои спящие сокровища.

— Бедный ваш папочка… — прошептала она тихонько, чтобы не потревожить их сон. — Бедный, бедный…

Хью оставался в ванной около получаса, а когда вышел, сразу улегся. Джулия бросилась следом, спрашивая, не хочет ли он на ночь чаю или, может быть, виски. Отрицательно покачав головой, он укрылся и выключил настольную лампу, показывая, что просит его более не беспокоить. Пришлось самой обходить дом, закрывая окна и запирая двери (кроме задней, через которую возвращалась Сэнди). Выбросив окурки, поправив подушки, смахнув крошки и выключив всюду свет, Джулия направилась в ванную.