Наконец страшная новость была сообщена Елене Ниловне во всех интересовавших ее подробностях. Старуха глубоко вздохнула, из ее впалой груди вырвалось хриплое клокотание. Она взглянула на Александру и заметила по-русски:

– Вот как бывает. Старое живет, а молодое умирает. Ей ведь было всего пятьдесят два года! – И, обведя взглядом лица стоявших рядом людей, мрачно присовокупила: – Ты, Саша, одна тут расстраиваешься из-за того, что Варька умерла. Этим все равно. Ты не смотри, что они стоят с постными рожами! Они родных отца-мать в богадельню спровадят, а на похоронах будут глаза платочком утирать… Я эту публику очень хорошо знаю. Ты что же, с этим сошлась?

Без всякого стеснения она ткнула пальцем в Элька. Часовщик, не понимая, о чем речь, на всякий случай натянуто улыбнулся. Александра, чувствуя, что у нее начинают пылать щеки, сдержанно ответила:

– Вовсе нет. У нас просто общие дела…

– Расскажи эту сказку кому-нибудь еще, – отрезала старуха. – Такие вещи я вижу сразу. Не связывалась бы ты с ним! И какие у вас могут быть дела, хотелось бы мне знать! Варька вчера рассказала о тебе много хорошего, а покойница ни о ком хорошо не говорила! Так что сейчас я этих выставлю вон, а мы с тобой посекретничаем…

Елена Ниловна не выглядела сильно расстроенной, более того – ее глаза заметно оживились, на бескровном лице появились краски. Казалось, известие о смерти Варвары ее воодушевило, придав сил. Вошла горничная, неся на подносе чашки и кофейник. Она поставила поднос на каминную полку, и Анна, все еще улыбаясь уголком рта, принялась разливать кофе. Александра приняла чашку, но пить не могла. Ей казалось, что происходит нечто неестественное, скверное. Люди, собравшиеся в маленькой синей гостиной, пили кофе, болтали, понизив голоса из приличия, словно в дань уважения памяти покойной… Но Анна уже смеялась, ее отец с аппетитом грыз печенье острыми мелкими зубами, и Эльк держался со своей обычной непринужденностью. А у Александры перед глазами все стояла маленькая розовая карточка с фотографией Варвары. «Она говорила обо мне хорошо за глаза… Варвара ни о ком никогда не говорила хорошо!» Мысль, что она не ценила должным образом расположение погибшей, угнетала художницу.

– В смерти самое ужасное то, что ничего нельзя исправить! – словно прочитав ее мысли, заметила Елена Ниловна, покачивая тюрбаном, скрученным из шарфа. – Я многих, очень многих хоронила, так что устала горевать… А ты не расстраивайся. Всем нам будет лучше там!

И многозначительно указала пальцем на потолок. Потом, разом потеряв интерес к теме смерти, перевела взгляд на купленную вчера «Мастерскую художника»:

– Что скажешь? Мне твое мнение интересно.

– Великолепно, по-моему, – осторожно ответила Александра.

Старуха тускло улыбнулась, словно ответ ее нимало не удовлетворил:

– Брось, это пустые слова. Как считаешь, может картина быть подлинником? Александра, поколебавшись, проговорила:

– Варвара в этом сомневалась…

– Варя, прости господи, была дура! – твердо заявила Елена Ниловна. – Даже в своих табуретках не разбиралась, не то что… Ну, твое мнение? Может этот лоскуток быть настоящим?

Несмотря на угнетенное состояние духа, Александра улыбнулась:

– Если это подделка, то очень убедительная… А остальное можно сказать только после экспертизы. Но Бертельсманн ведь всегда предоставляет паспорт за подписями экспертной комиссии? Это входит в стоимость услуг, я слышала?

– Еще бы не входило! – фыркнула Елена Ниловна, натягивая плед почти до подбородка. Она мерзла, по всей видимости, хотя в комнате было очень тепло. – Бертельсманн дерет три шкуры с живого и с мертвого. Конечно, паспорт имеется, но чего стоят эти заключения! Они все купленные. И шумиху тамошние господа умеют устраивать, разжигать покупателей. Они этим кормятся! Будь спокойна, тут веками учились обманывать нашего брата! Вот, купила Хальса, посоветовали добрые люди… – Последние слова Елена Ниловна выговорила с таким зловещим выражением, что Александра не позавидовала этим добрым людям. – Теперь сама дивлюсь, зачем взяла… Как считаешь, за сколько его можно в Москве продать?

«Вот мы и подошли к делу!» – подумала Александра. Делая вид, что она поглощена разглядыванием шедевра Франса Хальса, художница медленно смаковала остывающий кофе, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

– Ты же была на аукционе, видела, какая возня поднялась вокруг картины! – Елена Ниловна бросила быстрый взгляд на остальных гостей. Те вновь шушукались, образовав группку в углу гостиной, поодаль от разговаривавших по-русски женщин. – Можно отлично заработать! Эй! Ты что, спишь?

Александра, вздрогнув, перевела на нее взгляд:

– Я думаю… Попробую предложить в Москве нескольким людям. Ничего сейчас гарантировать нельзя, правда…

– В случае чего процент обычный, – бросила Елена Ниловна. – Я никому не плачу больше десяти! – Я обычно получаю пятнадцать-двадцать… – несмело возразила Александра. Старуха раздраженно вздернула тощие плечи:

– Милая моя, если ты докажешь, что с тобой можно иметь дело, – поторгуемся! Пока же, ничего от тебя еще не увидев, не могу предложить больше десяти процентов. И то делаю это из уважения к покойной Варе… Иначе дала бы семь!

Эльк, оставив своих друзей, вновь приблизился. На этот раз он обратился к Стоговски по-английски – в этом доме, как в портовом баре, смело мешались все языки:

– Извините, что поднимаю эту тему, но Саша должна уехать завтра в Москву, а хотелось бы прежде выяснить, что случилось… Вчера, когда она была у вас в гостях, из ее сумки пропало письмо.

Антиквар произнес все это на едином дыхании, самым невинным, нейтральным тоном. Александра не успела вставить ни слова – Эльк повернулся и вновь отошел к камину.

Реакция Стоговски была поразительная – ее лицо помертвело, голова запрокинулась на спинку кресла, словно мышцы шеи разом ослабли. Тусклые глаза по-прежнему остались непроницаемыми, давным-давно утратив способность выражать эмоции, но увядший рот выразительно скривился. Повисла тягостная пауза, нарушаемая только треском сыроватых дров в камине. Елена Ниловна глубоко вздохнула – раз, другой… Внезапно выпрямившись в кресле, старуха уставилась на Александру колючим, зорким, пронзительным взглядом и осведомилась по-русски, громко и резко:

– Что за письмо? В нем были деньги?

– Нет, просто записка, ее написала моя подруга, которая жила тут, в Амстердаме, – смутившись, ответила женщина.

– Кому нужна эта записка? – парировала та. – Может, ты выронила?

– Нет, этого не могло быть, – упрямо ответила Александра. – Письмо исчезло, когда я была у вас в гостях. Моя сумка осталась в передней… Я никого не обвиняю, но что случилось, то случилось.

– Ты что-то темнишь! – после краткой паузы заявила старуха. Ее взгляд словно обыскивал лицо Александры, и та невольно прятала глаза. – Что за письмо? Чем оно так ценно? Там документы? Какие-то важные сведения?