— А то, что мы имеем право упреждать и не пущать. Те танки, которые остались целы, повернули назад, — радостно объяснил Большаков.

Должно быть, его радость происходила оттого, что появился повод напомнить противнику, что Петрополь на месте, как кость в горле.

— А-а-а… это хорошо, — сказал Игорь, окая, как волжанин.

— Так отсюда же ничего не видно? — опять удивился Сашка и вопросительно оттопырил губу. — Как вы узнали о результатах стрельбы?

— Есть средства и возможности, — таинственно сообщил Большаков, выпучив красные от недосыпания глаза. — Но это тоже военная тайна. — Он привычно хихикнул в свой огромный кулак.

Тоже мне тайна, насмешливо подумал Костя, наверняка спутник навел.

— А вон и воронка от бомбы, — сказал Большаков, показывая на противоположный берег реки.

Все невольно посмотрели туда, где дымило и коптило небо на фоне истерзанного леса. Танк, который должны были утащить, уже утащили, по крайней мере его не было видно. Над левобережьем вообще стлалась рыжеватая мгла, которая на горизонте смешивалась с черным дымом пожарищ.

— Не утащили, — словно угадал их мысли Большаков, — его просто отбросило взрывом. — И в его словах прозвучало некое торжество справедливости.

Вот тогда-то все и увидели, словно вход в иной мир, глубокую воронку рыжего цвета. Она казалась чем-то чужеродным и неестественным на фоне весенней зелени. Поломанной сосны не было и в помине. Танк тоже куда-то пропал. И только в стереотрубу, которая находилась в бронеколпаке, Костя разглядел его днище: танк отбросило метров на пятьдесят, и теперь он лежал в овражке, беспомощный, как убитый динозавр. А еще он разглядел: какие-то человеческие фигурки мелькали в кустах то там, то здесь и, похоже, убегали подальше от места взрыва.

— А где же наше ПВО?! — спросил Игорь и задрал голову вверх.

— Честно говоря, не знаю, но, похоже, это результат того, что периодически гремит на востоке, — беспечно высказался Большаков.

— То есть вы хотите сказать, что американцы разбомбили наше ПВО?

Несомненно, Игорь был готов укорить его за то, что он не спас это самое ПВО, находящееся где-то в лесах Славяногорья и Изюма, аж за четыреста — пятьсот километров отсюда. Места там были хорошие, лесистые, в них можно было спрятать кучу войск и техники, а невысокие горы перед Изюмом давали преимущество в обзоре.

Если что-то и произошло, подумал Костя, то Большаков виноват в этом меньше всего. Но на Игоря логика, казалось, не действовала. Казалось, он вне логики и готов сорвать раздражение на ком угодно — такая у него черта характера: видеть во всех приметах своих умствований непреложный характер и поступать в соответствии с ними. Для незнакомого человека получалась сплошная тарабарщина, если только с Игорем не выпить водки — тогда он все объяснит и разложит по полочкам. В любом безумии есть закономерность, подумал Костя.

— Черт его знает, — признался Большаков, с подозрением взглянув на Игоря и, должно быть, решая, осадить его или нет, — но вы сами видите. — И тоже с беспокойством посмотрел в небо.

Действительно, высоко в небе, так высоко, что, казалось, летит серебряная птица, и даже не летит, а просто застыла на месте, поблескивал В-52. За ним тянулся белый конденсационный след.

— О, — воскликнул Большаков, — еще одну кинул! — Оказывается, у Большакова было не только хорошее зрение, но и наушники связи. — Ну-ка быстренько вниз! Быстренько! Быстренько!

Он, как наседка с цыплятами, сторожил каждое движение своих гостей и даже галантно подал руку Завете, когда она ступила на бетонную лестницу. У лестницы, кстати, не было перил, и можно было преспокойно сковырнуться к ее основанию и расквасить себе нос о бетонный пол двора. Костя сделал вид, что у него проблемы со шнурками, присел и крикнул:

— Идите-идите! Я догоню!

Я вам покажу, кто здесь слабак, цепенея от собственной храбрости, подумал он, вспомнив слова Заветы о том, что он вовсе не железный. Вот убьют меня, тогда поплачешь, да поздно будет! Эта глупая мысль почему-то грела его больше всего.

Поверхность форта мгновенно опустела. Сашка Тулупов, правда, оглянулся в последнюю секунду, словно решая, остаться здесь или нет, но тоже пропал. Костя посмотрел на маленький безобидный самолетик высоко в небе. Оттуда летела смерть в виде черной капли. Это как раз то, о чем говорил Большаков, с интересом подумал Костя, может быть, даже все три тонны. Надо было взять у Сашки «соньку». Капля стремительно увеличивалась в размерах, стали заметны длинные стабилизаторы вдоль корпуса, и в тот момент, когда Косте показалась, что она неминуемо попадет в броневой форт и что надо все-таки каким-то образом спасаться, она, к его огромному удивлению, вообще ушла куда-то в сторону, и — «Бух-х-х!!!» — с протяжным звуком взорвалась на другой стороне реки, примерно там, где кончался лес. Но даже на таком расстоянии это было весьма впечатляющее зрелище. Вначале вырос огромный столб земли и дыма, внутри которого полыхнуло оранжевое пламя. Столб показался Косте даже выше, чем Эйфелева башня. И прежде чем он стал опадать, Костю ударила взрывная волна, и он едва не улетел к основанию центрального форта. Спас его все тот же бронеколпак, за который он инстинктивно закатился. Впрочем, другая ударная волна в виде землетрясения подкинула его так, что он очутился в метре над землей и шлепнулся на тот же самый бронеколпак. С минуту он не мог дышать и валялся, как рыба на берегу. Потом, охая, поднялся, держась за солнечное сплетение, и, кряхтя, как старый дед, присел на бронеколпак. Вот и все, подумал он, а ты боялась, и ничего страшного здесь нет. Боль тихонечко отпускала, и дыхание восстановилось. Земля еще подрагивала, как огромное животное, а столб дыма за рекой нехотя оседал. Его относило в южном направлении, он смешивался с дымами пожарищ. Лес еще больше съежился. Казалось, что он вспомнил предыдущую войну и не хотел участвовать в новой. Таким образом он протестовал против реальности. Но люди этого не понимали и раз за разом всаживали в него снаряды и давили гусеницами, а еще они его жгли и уничтожали всеми другими доступными способами.

Даже невооруженным глазом было видно, что вражеские войска, как тараканы, улепетывают без оглядки. По всем дорогам, и справа, и слева в сторону Старобешева пылили то ли машины, то ли бронетехника. Не понравилось, с удовлетворением подумал Костя. Ах и пиндосы! Ах и вояки! Ах и циники! Не хотят тратить на какой-то вшивый форт высокоточное оружие. Он нисколько не сомневался, что оно у американцев есть, но они почему-то стеснялись его применить и пуляли от дурости по своим же союзникам. А может, они специально, предположил Костя, чтобы немцам жизнь малиной не казалась и чтобы они раскошеливались как можно больше на эту дурацкую войну, как можно сильнее обозлились и как можно глубже увязли в Украине? Предположение было диким, но правдоподобным. Мысли у Кости потекли в привычном русле репортажа. Как бы это все обыграть? — думал он, поглядывая на виновника бегства немцев — В-52, который, казалось, как висел в небе на одном месте, так и остался там висеть, а еще казалось, что он совершенно безразличен к трагедии союзников. Есть у американцев такая черта — быть беспощадным ко всем, кто не американец. На этот раз им под горячую руку попались европейцы. Спишут потом на войну, решил Костя и понял, о чем говорить в эфире, то бишь о чем будет комментарий к последним событиям. А где Тулупов? — удивился он. — Почему не фиксирует исторический факт. Что мы потомкам скажем? Не успел он так подумать, как бритая голова Сашки, на которой уже образовался короткий черный ежик, опасливо появилась рядом с бронебашенной батареей.