это менее 1 %! В принципе, они должны были затеряться в таком людском море и не быть особо заметными.

Настоящего засилья публиканов в предыдущие десятилетия здесь уж тем более просто не могло быть. К тому же по-настоящему они могли развернуться лишь в римских провинциях с помощью наместников, но едва ли в вассальных царствах[960].

3. Вопрос о социальной опоре Рима на Востоке получает дополнительное освещение. Учитывая некоторое количество азиатов, получивших римское гражданство, можно смело утверждать, что они, получая от своего нового статуса льготы и привилегии, служили надёжной опорой римского влияния. В этом случае бывшие соплеменники должен были считать их предателями вдвойне: так как они отказались от имён и обычаев своего этноса; поскольку они выслуживались перед «согражданами» – римлянами. Это во многом объясняет, почему приказ Митридата так охотно, и с такой дикой жестокостью[961] был выполнен почти повсеместно, за очень небольшим исключением.

Сама резня была не столько геноцидом или «этнической чисткой», сколько «чисткой политической» – Митридат хотел уничтожить не только римлян, но и их опору на Востоке в лице проримских элементов. Ещё с начала II в. до н. э. в Восточном Средиземноморье стали проявляться проримские настроения[962] – царь желал выкорчевать их с корнем! Очевидно, все пострадавшие в ходе погрома воспринимались местным населением именно как римляне[963].

Суммируя, можно констатировать, что столь частный и, казалось бы, мелкий вопрос, как выяснение этнической принадлежности жертв 88 г. до н. э., имеет не только познавательное значение. Выводы, полученные благодаря попытке решения этого вопроса, позволяют совершенно по-новому взглянуть на события, которые считались хорошо изученными. И даже пересмотреть некоторые устоявшиеся в науке штампы и стереотипы.

Митридатовы войны показали сильнейшую ненависть к Риму на Востоке. Тому было три причины: 1. Общая установка сената, рассматривающего провинции только как объект экономического ограбления и «доноров» Республики. Действия Суллы, Помпея и Антония, выбивающих из восточных территорий огромные суммы денег, – наглядное тому подтверждение. 2. Фактор внеэкономический, чисто психологического плана – высокомерное и презрительное отношение к «грекулам» и азиатам как со стороны официальных, так и частных лиц. Видимо, они даже не считали нужным скрывать такое отношение. Судя по тому, что италийцев ненавидели так же сильно, как и римлян, они в этом мало отличались от квиритов. 3. Конкретная деятельность откупщиков на Востоке.

Несколько слов о последнем пункте. Откупная система стала порождением неразвитости структуры государственного управления поздней Республики. Жестокость, с которой откупщики выколачивали из провинций налоги, продавая в рабство несостоятельных налогоплательщиков, объясняется не только их алчностью. Дело в системе. При существующей практике ежегодной продажи откупов на торгах никто не мог быть гарантирован, что сможет несколько лет подряд собирать налоги с одной и той же провинции. Поэтому публиканы вели себя как временщики, как захватчики на оккупированной всего на год территории, стремясь выжать из неё максимум возможного. Они не могли думать о перспективе, о планомерной стабильной эксплуатации, поэтому проводили разовое хищническое ограбление. Сама незрелость полисной структуры Рима, не приспособленной к управлению большими территориями, вынуждала их к этому.

У нас не так много информации о методах сбора налогов. Однако можно провести параллель с откупной системой средневековой Франции, о чём известно больше. Судя по сообщениям французских источников, произвол и насилие откупщиков доходили до ужасающих размеров. Теми же недостатками системы объясняется корыстность наместников провинции, часто действующих заодно с публиканами. В Республике ни магистратам, ни наместникам жалования не платили. Это отнюдь не означало, что они не могут извлекать деньги из своих должностей: служение государству было одновременно почётным и выгодным[964]. Не получая жалования, зная, что провинция оказалась в его руках всего лишь на год, проконсул понимал: это его шанс на обогащение, который нельзя упускать. Не случайно наши источники подчёркивают удивительную умеренность и воздержанность Катона в испанской провинции. Позже Цицерон в письмах кичился тем, что со своей провинции брал только то, «что положенно». Даже официально «положенного» было немало: провинция обязана содержать наместника и его штат, предоставлять бесплатно топливо, транспорт, проживание, услуги, не говоря уже об обязательных «подарках» при вступлении проконсула в должность и его отбытии из провинции.

Какими средствами и как мог распоряжаться наместник, хорошо иллюстрирует письмо Цицерона: он хвалится Аттику, что из установленных для него годичных издержек решил вернуть 1 млн сестерциев. Любопытна и весьма показательна реакция его друзей и подчинённых: узнав об этом, «вся моя свита застонала, считая, что всё это следует раздать ей, в т. ч. во мне видели большего друга казначейств фригийцев и киликийцев, нежели нашего» (Att. VII.1.6). Отсюда следует, что «сэкономленные» немалые деньги легко могли раздать своему сопровождению, бюрократическому аппарату, помогающему наместнику управлять провинцией. Свита получала деньги, а бывший магистрат – преданных лично ему людей.

В руках наместника находились рычаги политического управления и экономического давления на провинциалов. И самое главное – он знал: с него не спросят за экономическое состояние вверенной ему провинции и перспективы её развития. Он тоже был временщиком. Так было, до тех пор пока не сломали полисную систему. В условиях «имперского мира», когда часть провинций контролировалась сенатом, а часть – непосредственно принцепсом, появилось осознание единого государства, состоящего из провинций. Властная элита Рима осознала необходимость и потребность в развитии и процветании провинций. Получается, что гибель Республики и установление Империи оказались исторически неизбежными и полезными не только для Рима, но и для провинций. Поэтому не случайно именно I в. до н. э. стал переломным моментом, отметившим изменение отношения к римлянам в восточных провинциях. Сказался и ещё один дополнительный момент, сыгравший свою роль уже в I в. н. э. Большинство сенаторских фамилий эпохи Республики вымерли в период правления Юлиев – Клавдиев. Они были замещены италиками и всё увеличивающимся числом провинциалов: сначала главным образом из западных провинций, а после 69 г. н. э. – из восточных[965]. Только после этого можно говорить о формировании единого государства, т. к. началось слияние правящих элит из различных частей державы. До того – нобили совершенно не считались с интересами провинциальной аристократии, это столкновение интересов обострялось всё больше и больше, став одной из причин перехода от Республики к Империи[966].

Но в поздней Республике сенат на злоупотребления наместников смотрел сквозь пальцы. И понятно, почему: «patres» сами проходили через всё это в бытность проконсулами. По меткому определению М. Якчиновской, в общем сенаторы считали наместничество средством приобретения в короткий срок большого состояния, причём различия между легальными и нелегальными способами обогащения в провинции были весьма неопределёнными[967]. Это объясняет, почему жалобы провинциалов в сенат на злоупотребления наместников оставались без последствий. Судебный процесс над Верресом объясняется только тем, что он