– Лучше от этого не становится!

Тобиас резко меняет тему, словно в голове у него вертится слишком много мыслей.

– Колин был твоим Люком? В книге Мэгги выходит за нелюбимого мужчину. Алисия была моим Люком. Я ее не любил. Не смог.

– В каком-то смысле он был им, но нельзя так обобщать отношения.

– Да что я знаю про отношения? – брезгливо бросает он. – Что большую часть своей гребаной жизни пытался их избегать? Я знаю, как обращаться с женщиной… знаю на практике, как их трахать, но еще ни к одной женщине не позволял себе прочувствовать что-то настоящее… до тебя. – Тобиас сглатывает и насмешливо качает головой. – Инстинктивно я всегда знал… если позволю себе влюбиться в женщину, это навредит всем членам Братства, и был прав. Черт возьми, я был прав. – Он стискивает рукой мое бедро. – А потом я потерял тебя.

Жгучая боль и наслаждение от его признания пробуждают мои запутанные чувства. Боль все же побеждает, и я борюсь с желанием вспылить, но Тобиас говорит правду. Такие уж мы по своей природе: так мы начали, сопротивляясь и ведя сражение с желанием и растущей потребностью друг в друге. Но все же обида одерживает победу.

– Ты не потерял меня. Ты намеренно, жестоко меня отверг, – напоминаю ему я. – Ты вынудил меня уехать.

– Мне пришлось! Я даже себя не мог защитить! – Тобиас внимательно смотрит на меня и чертыхается на французском и английском. – Я опоздал? – Он внимательно смотрит на меня покрасневшими глазами, а потом, выйдя из себя, бьет кулаком по приборной панели.

– Сколько ты выпил?

– Слишком мало!

Вздрагиваю, и он качает головой.

– Черт, извини. Не бойся меня. Господи боже, да перестань меня бояться! – Тобиас выскакивает из машины, обходит ее, вытаскивает меня, и я едва успеваю схватить сумку. Он с надеждой смотрит на меня, водя руками по моему телу. – У меня сюрприз.

А у меня, черт возьми, сердечный приступ!

Чувствую исходящую от него боль, отчаянное желание изменить все сейчас и ни секундой позже. Тобиас в стельку пьян, но все, что он чувствует, я чую нутром. Чувствую его боль, вину, тревогу из-за нашей ситуации и моего отказа принять его.

И по этой причине мой вернувшийся король[87] теряет рассудок.

Он ведет меня в дом и тут же прижимает к двери, повернув замок.

Один раз, второй, третий.

Тобиас стыдливо опускает взгляд в пол, увидев, что я обратила внимание на его действия.

– Это началось после смерти родителей, когда мне приходилось запирать Доминика в доме. Я должен был убедиться, что ему ничто не угрожает. Ложное ощущение безопасности, и умом я это понимаю, но что еще я мог поделать? Счет почему-то помогает. Когда его мало, пробежки помогают остановить мысли. А курение выручает в промежутках между пробежкой и первым глотком джина.

Сердце готово вырваться из груди, когда Тобиас смотрит на меня беспокойным взглядом.

– Ты понимаешь?

Киваю, не дрогнув.

– Это нервозность, и ее не нужно стыдиться. Извини, если когда-нибудь расстраивала тебя разговорами о ней.

– Она… – Тобиас обреченно вздыхает, – иногда берет верх.

Обхватываю ладонью его подбородок, и он накрывает мою руку своей, будто отчаянно нуждаясь в физическом контакте, и от этого жеста сжимается сердце.

– Это тревога, которая возникла в очень тяжелом и болезненном периоде твоей жизни. Когда я испытываю сильный стресс, оживают худшие из снов.

– Все стало… намного хуже, когда я выслал тебя из города, – признается Тобиас и закрывает глаза. – Бег, курение, джин – сегодня ничего не помогает. Идем. – Он берет меня за руку и ведет на раскуроченную кухню. На стойке сгоревшая телятина, пустая бутылка джина и две бутылки «Louis Latour». В ряд выставлены миски для смешивания и столовые приборы. Судя по всему, Тобиас дрался с пакетом муки и проиграл. Морщусь, обозревая нанесенный кухне урон.

– Ты курил на моей кухне?

– Было дело. – И показывает два пальца.

– Не кури в моем доме.

– В твоем доме, – повторяет он, и я чувствую, как обидно ему от замечания. Тобиас смотрит на плиту. – Я приготовил тебе ужин. – Затем хмурится. – Ну, ужин я вообще-то спалил, но нашел это! – Он протягивает руку за пустой бутылкой вина и цедит три капли в бокал, после чего толкает его мне. – Оставил тебе чуть-чуть.

Смотрю на бокал и кусаю губы, чтобы сдержать смех, а Тобиас поверженно опускает голову.

– Все должно было быть по-другому. Совсем не так. Прости меня.

Перевожу взгляд на порванную книгу, лежащую под свежей царапиной на стене. Тобиас замечает, куда я смотрю.

– Еще один поверженный на поле боя, – вздохнув, замечаю я.

– Нет, – трясет он головой. – Это не мы. Мы никогда ими не станем. Мне совсем не нравится твое восприятие.

– Сейчас я вижу только очень пьяного, уставшего, измотанного Француза, у которого был плохой день и которому нужно хорошенько проспаться. – Тут я замечаю отсутствие в своей жизни еще одного француза. – Ты оставил Бо в доме, когда вышел на пробежку?

Тобиас в страхе таращит глаза и вылетает с кухни. Через минуту слышу громкий протест Бо из-за того, что к нему неожиданно пристали. В следующую секунду Тобиас вносит пса на кухню и протягивает мне как трофей.

– Вот он.

Беру Бо на руки, и озадаченный пес облизывает мои губы. Шепотом здороваюсь с ним, и Тобиас огрызается на нас:

– Я ревную. К собаке.

Качаю головой не в силах сдержать улыбку и оглядываю кухню.

– Похоже, день у тебя выдался продуктивный. Ценю твою заботу.

– Мне не скучно, – тихо отвечает он. – Я… приспосабливаюсь.

Тобиас встает передо мной и обводит костяшками пальцев линию моего подбородка.

– Я даже не подозревал, что можно скучать по тебе сильнее, чем до приезда сюда. А еще ужасно хочу тебя трахнуть. – Меня смешат слышимая в его заявлении тоска и тон, но основной посыл бьет по больному.

– Ого. Ладно. Получаешь дополнительные очки за честность.

Тобиас сжимает мою руку, и Бо рычит у наших ног. Тобиас рычит в ответ.

– Я был у нее первым, говнюк.

Положив палец ему на подбородок, заставляю посмотреть на меня, и Тобиас на время забывает про петушиный бой с моим псом.

– Может, поспишь, а утром поговорим?

Он переплетает наши пальцы.

– Сесилия, я не хочу быть твоим шипом.

– Знаю.

– Я твой.

– Да, – задумчиво произношу посреди разрушенной кухни, – во всем своем великолепии.

Тобиас хмурится.

– Я очень сильно облажался. Хотел напоить тебя вином, угостить ужином, довести до оргазма, – шепчет он, и даже в таком состоянии его пухлые губы меня манят. – Хотел заставить