Тогда мы стали и его дразнить, обзывая жадиной-говядиной, соленым огурцом, за то, что не хочет сказать правду друзья, что он куркуль и желает забрать все себе. Мы смеялись над другом, не веря его россказням, особенно зацепило нас бессмертие сумасшедшей.

Яшка обиделся и кинулся с кулаками. Драка случилась знатная, влетело нам тогда по первое число. Родители наказали всех, не разбирая правых и виновных, только за одно: за то, что издевались над пожилым нездоровым человеком.

Искать встречи с Шамаей мы прекратили. Да и когда видели, старались обходить десятой дорогой. Отцы крепко вбили науку в голову с помощью ремня по заднице. Но, кажется, именно после этой истории мы и начали лазить в подземелье, играть в пиратов и искателей кладов.

Черт! Почему я раньше этого не вспомнил?! Что если в это дурацкой детской считалке спрятан какой-то смысл, а то и вовсе тайный шифр? Кто её придумал? Откуда мы её вообще взяли? Идеальный, кстати, способ, спрятать важную информацию, выложив её на всеобщее обозрение.

Я застыл соляным столбом посреди комнаты, и даже не заметил, как Лена вернулась в зал, держа в руках очередное блюдо с пирожками.

— Леш, ты чего? — нахмурилась девушка.

— Все отлично, — растянул я губы в улыбке. — А где Николай Николаевич? Мы скоро начнем? Мне же еще в больницу до закрытия вернуться нужно, смена новая, незнакомая. И я не отпросился.

— Ну, во-первых, с девочками я договорилась, — расставляя по новой чашки и тарелки, призналась Лена. — Во-вторых, папа заканчивает с пациенткой и скоро к нам присоединиться. А дядя Степа уже идет. Модем начинать.

— Неудобно как-то без хозяина, — замялся я.

— Зато с хозяйкой, — сверкнула глазами Лена. — Занимай место, буду чай разливать. Да положи ты уже свою папку! — воскликнула девушка, видя, как я снова подхватил скоросшиватель и теперь маялся, не зная, куда его приткнуть. — Вон туда, на тот край!

Ну-с, молодой человек, что Вы имеете мне сказать? — громогласно объявил мой отец, заходя в зал.

Черт! Леха. Вот так шпионы и попадаются на мелочах! Степан Иванович он, отец он в прошлой жизни. Здесь, если теория Пруткова и архивариуса верна, он тебе всего лишь родной дядя по другому батюшке. Как же все сложно! Сердце отказывалось воспринимать Лесового старшего чужим человеком, глаза видели родного отца, и мозг из-за этого требовал отбросить условности и довериться.

А я хотел, но пока не мог. Что-то удерживало меня от откровений. Я знал отца как честного человека, и верил, что таким он и был на самом деле, а не просто казался порядочным для своего сына. Но в этой ситуации, в которую мы все попали по какому-то дурацкому стечению обстоятельств, чувствовал себя так, словно меня… предали!

— Присаживайтесь, мололдой человек. Леночка, приглашай гостя! А то он без Николая стесняется, — обратился Степан Иванович к молодой хозяйке.

— Леш, ну ты чего, — шепнула девчонка, пихнув меня в бок острым локтем. — Садись давай. Пирожки бери! Сладкие люлишь? Эти с абрикосом, эти с яблоками. Мясные на желтом блюде. Ешь давай, голодный небось! Обед-то пропустил.

Я не стал рассказывать Лене о том, что добрый Светик-Семицветик накормила меня студенческой радостью. Пока не познакомлю лично, и девчонки не пометят, так сказать, территорию в моем лице, чужие женские имена при девушке лучше не упоминать, во избежание проблем, которых и так хватало в моей жизни.

Я плюхнулся на стол, взял подсунутый Леной пирожок, задумчиво укусил, не ощущая вкуса, и вернулся к собственным мыслям, глядя на то, как батя все также шумно пьет чай, закусывая пирогом с капустой. Все старания мамы приучить его к тихому чаепитию не увенчались успехом, отец хохотал и отбивался своей любимой присказкой: «Чай, не баре, Тинучка, можно и прихлебнуть!» Тиной или Тинучкой именно через «и» он называл маму только дома, в узком семейном кругу.

В моей руке оказался второй мясной пирожок. Любовь к пирожкам с мясом и отдельно с капустой — это у нас с отцом семейное. Смешанную начинку мы обе терпеть не могли. Я жевал и думал: как долго батя знал о Лесакове? Да и знал ли вообще в том нашем мире? А если да, то когда выяснил и почему ничего не сказал мне, даже когда я стал взрослым? Что он скрывал? Или это проснулась моя паранойя?

«В конце концов, здесь и сейчас что я теряю? Ничего», — подумал я, проглотил последний кусок, запил чаем и поинтересовался:

— Степан… Иванович… Как давно Вы знаете о том, что архивариус Лесаков Ваш родственник?

Глава 21

Отец невозмутимо смотрел на меня поверх большой расписной чашки. Петух, нарисованный на фарфоровом боку, словно издеваясь, косил на меня своим круглым хитрым взглядом. Я напряженно ждал, в глубине души понимая, каким будет ответ.

Степан Иванович отхлебнул чай, поставил кружку на блюдце, неторопливо протяну руку к тарелке и взял пирожок с мясом. Никогда не замечал в отце такого выматывающего душу поведения. Ему что, сложно, ответить?! Я начинал потихоньку закипать.

Чтобы успокоиться, решил тоже попробовать выпечку. Практически копируя поведение бати, отхлебнул чаю, поморщился, обварив слегка язык. «А вот не фиг злиться не по теме», — мысленно отругал сам себя. Подхватил пирожок с капустой, откусил и принялся тщательно пережевывать.

В эту игру — кто кого — обычно играют вдвоем. И только я знал, кто сидит напротив Лесового-старшего. Я и маленьким слыл упрямым чертенком, если что-то было не по нраву. А уж в том возрасте, в котором прибыл в это время, и вовсе плевать хотел на психологические игры окружающих.

Помолчим, поглядим, подумаем. Пауза затягивалась, и я уже понимал: отец мысленно формулирует ответ, чтобы объяснить незнакомому человеку семейную историю. Наконец батя вытер руки салфеткой, запил чаем угощение, скрестил руки, облокотившись о стол, и задумчиво прищурился, отмеряя степень доверия, которую мог себе позволить с чужим человеком.

Хотелось стукнуть по столу кулаком и подогнать словами: «Не тяни ежа за нос, признавайся, что ты все эти годы всё знал и молчал!» Что если его молчание и стало причиной гибели его самого и мамы?

— Давно, — негромко ответил отец, и я сначала даже не осознал, что он произнес.

Когда понял, волна гнева затопила разум. Захотелось резко обвинить его во всех грехах, сделать виноватым в том, чего он еще не совершил, но обязательно натворит.

— А… семья Ваша в курсе новых родственных связей? — я очень старался не выдать голосом не единого чувства.

— Нет. И знакомить с