Лена, поставила чайник на поставку, оглядела нашу застывшую в очередном приступе молчания компанию, и громко объявила:

— Чай! Подставляйте чашки!

Но мы не реагировали. Я напряженно следил за Степаном Ивановичем, который что-то крепко сжимал в кулаке. Наконец, мой отец отмер, протянул руку и что-то положил на пустое чистое блюдце. Предмет негромко бряцнул, я приподнялся, чтобы лучше видеть, и замер, увидев вещицу.

— Это что, шутка? — не скрывая злости в голосе, поинтересовался я

Глава 22

На белой тарелке, подмигивая глянцевыми боками, лежал орден Красного Знамени. Я тупо разглядывал красную звезду, штык, молоток и золотые листья. В душе поднималась волна гнева, за каким чертом меня сюда позвали? Поиздеваться? Высший орден государственной награды появился в молодой стране Советов осенью девятьсот восемнадцатого года.

Если принять во внимание всю семейную историю, рассказанную Федором Васильевичем Лесаковым про изгнание из дворянской семьи, про царских хранителей, про тайный город и спрятанные сокровища, советская награда никоим образом не вписывалась в сюжет.

Перед глазами вдруг ярко проявился суровый облик архивариуса из моего недавнего сновидения. Я нахмурился, протянул руку и взял эмалевую звездочку из блюдца. А ведь старик Лесаков отчего-то приснился именно с этой наградой в руках. Несколько раз меня в неё тыкал чуть ли не носом. В чем суть? Что я пропустил? Чего не вижу.

Я поднял глаза и вздрогнул: две пары глаз смотрели на меня в напряженном ожидании. Степан Лесовой и Николай Блохинцев словно ждали чего-то от меня. Я поёжился, почувствовал себя на секунду дрессированной обезьянкой в цирке, которую научили новому фокусу, а она вдруг отказывается его повторять. Что не так?

Я более пристально глянул на значок, и тут до меня дошло. Орден Красного Знамени — это неровный круг из золотых лавровых веток, внутри которого находится звезда с красным советским знаменем. На моей ладони лежала просто алая звездочка в обычном золотом кружке. Молоток, штык и часть топора, точнее плуга, также выглядывали из-под центральной фигуры. Но вот Красное Знамя, которое перекрывает на ордене часть лучей, отсутствовало.

Удивление на моем лице видимо так ярко проявилось, что мужчины не сдержались и довольно хмыкнули, словно я только что сдал какой-то важный для них экзамен.

— А ты молодец, — похвалил меня Степан Иванович. — Быстро сообразил. Что думаешь по этому поводу?

Я поднес значок к глазам, вглядываясь в алую эмаль, золотые изящные линии, инструменты и никак не мог понять, что меня смущает в этом символе. Повертел вещицу, оглядывая со всех сторон, едва на зуб не попробовал. А потом меня снова осенило.

Звезда изображалась лучом вниз. Наверху, в точке, куда должно упираться навершие правильной звезды, размещался странный жезл, овитый двумя змеями. Очень необычно.

— Что за странная звезда? И что за палка со змеями? И почему звезда перевернутая? — выпалил я.

— Молодец! — первым воскликнул Степан Иванович. — Глазастый!

— А я что тебе говорил, а? — довольно потирая руки, хохотнул Николай Николаевич. — Леночка, солнышко, налей старикам еще чаю, будь добра! — обратился он к дочери.

Лена хмыкнула, выражая свое отношение к заявленному возрасту, поднялась и снова ушла на кухню. «Интересно, она всегда на таких посиделках только хозяйка принеси-унеси-налей чаю? — мелькнула мысль. — Умная ведь девчонка. М-да, в каждой семье свои правила, Леха, не лезь, куда не просят!»

— Не переживайте, Алексей, — заметив мое удивление, улыбнулся доктор дядя Коля. — Лена еще внесет свою лепту в нашу беседу. Обычно она слушает, делает выводы, и только потом озвучивает свои версии.

— Так заметно? — к моему удивлению, я, кажется, даже немного покраснел оттого, что мои не очень приятные мысли так легко прочитали. Все-таки держать лицо в возрасте немолодом намного проще, чем скрывать эмоции будучи юношей.

— Не смущайтесь, — в разговор вклинился Степан Иванович. — Ваши мысли — отражение Вашего отношения к Леночке. И нам, её давним поклонникам, приятно, что Вы видите в ней не просто красивую девушку, но умную барышню.

Однако, как много я узнаю теперь про отца. Я и не знал, что под нашей квартирой действовал домашний исторический кружок, так сказать. В этом году и как минимум еще лет пять здешний я еще слишком мал, чтобы на равных сидеть за этим столом, пить чай, пробовать кулинарные изыски Полины Федоровны, и разгадывать загадки и тайны Энска. Интересно, а мама входила в это небольшое сообщество?

— Иногда к нам присоединяется моя жена Валентина, — словно подслушав мои мысли, прояснил Степна Иванович. — Но сегодня наш Алешка раскапризничался, остался дома, приболел немного, поэтому я малым составом. Да и… Спасибо, Леночка! Чтобы мы без тебя делали! — Лесовой на секунду замялся, что-то не договаривая, но тут же переключился на девушку, которая вернулась в комнату с чайником, исходящим паром.

— Ой, дядя Степа! Не прибедняйтесь! Все вы с папой и сами умеете делать! А то я не знаю!

— Из женских рук угощение всегда вкуснее и приятней, — галантно ответил сосед, подхватывая тяжелый чайник и ставя его на подставку. — Кому чаю? — и, не дожидаясь ответа, щедро налил заварки, а потом и кипятка в обе огромных чашки. — Алексей?

— Нет, спасибо, — отказался я. — Так что со звездой? Это не наша, не советская. Почему она перевернута?

— Ну, почему же, — сцепив руки на груди, задумчиво начал Николай Николаевич. — Собственно, это не орден Красного Знамени. А его, так сказать часть. Точнее, это часть чего-то, что стало потом эскизом для награды. По нашим предположениям, — уточнил доктор.

— Опять ты со своей масонской теорией, — хмыкнул Степна Иванович.

— С какой теорией? — переспросил я.

— Видите ли, юноша, — вздохнул Блохинцев. — Есть такая версия, очень старая, что наш город строился как масонский. Некоторые маститые историки утверждают, что основатель нашего Энска состоял в масонской ложе в высшем эшелоне. Прошу прощения, Алексей, надеюсь, Вы знаете, кто такие масоны? — перебил себя врач.

— Да, конечно, — кивнул я. — Мы с отцом увлекались историей.

— Вот видишь Степа, — Николай Николаевич обернулся к другу. — Еще одно доказательство вашей семейственности, так сказать. Любовь к истории у вашего рода в крови, — закончив свою мысль доктор, салютнул товарищу тяжелой чашкой, едва не расплескав чай.

— Бумаги, Коленька, бумаги наше все. Ты же прекрасно знаешь: без бумажки — чебурашка, а с бумажкой человек, — вздохнул отец, в смысле Степан Иванович.

— Упертый ты человечище, Иваныч, — покачал головой доктор.

— Товарищи, — я встрял в их давний спор, судя по всему. — Все это, конечно, интересно и все такое. Но тут я соглашусь со Степаном Ивановичем, — черт, как же сложно называть отца с таким официозом. — Нет бумаги — нет человека.