поварешки, внезапно ставшей орудием убийства невинного студента-второкурсника.

— Вот помру я от твоей пылкой любви к половникам, что ты делать-то будешь? — печально вздохнул я, отжимая тряпку.

— Жить спокойно! — фыркнула Света. — Ну, долго ты еще возиться будешь?

— Заканчиваю, товарищ командир! Разрешите доложить, товарищ кухонный главнокомандующий! Полы блестят, солдаты жрать хотят! — отрапортовал я.

— Не жрать а кушать, а еще будущий учитель, — съязвила Светка. — Что-то ты сегодня больно много юморишь. Случилось что? — наливая тарелку супа и ставя ее на стол, поинтересовалась Светик.

— Нервничаю, — вздохнул я и вдруг понял: а ведь и правда, бравый матерый ловелас Лесовой, временно, (а может и на постоянно основе) занимающий юношеское тело, и правда волнуется, боясь не понравится Елениным родным.

— Что случилось-то, — усаживаясь напротив меня, подперев голову руками, с чисто женским сочувствием и сопереживанием спросила Света.

— Да так… Вечером дельце одно намечается… М-м-м-м, — простонал я, отправив в рот первую ложку студенческого супчика. — Вкусна-а-а-а-а! спасибо. Цветочек! Ты спасал меня от голодной смерти!

— На здоровье! — улыбнулась девушка, глядя на то, как я молочу первое.

А я уминал красное от томата рыбное кушанье и вспомнила, как мы изголялись с пацанами, придумывая название этому чудо-супцу: и «Привет, студенту», и «Братская могила», и «Тулькина мать», и «Рыбнадзор!».

Помню, приехали с другом в Ростов-батюшку, сына-студента проведать. Жил парень в коммуналке с товарищем. Пацаны, понятное дело, готовить не готовили, питались пирожками, консервами. Деньги-то родители подкидывали, но понятное дело, куда они у молодых парней уходили.

И решили мы с другом вьюношей обедом накормить, заодно научить, как из топора кашу варят. Точнее из одной консервы целую кастрюлю супа. Мальчишки-первокурсники заныли, что у них из холодильнике даже мышь сбежала от пустоты и холода. Но бывалые спасатели в нашем лице откопали в глубине белых пустот консервы «Килька в томате», половину луковицы, целую картошину, помершую не своей смертью морковку и засохшую половинку сырка. Крупы у мальчишек не нашлось. Лично я бы очень удивился, если бы она у них оказалась.

Сгорнув все продукты в миску, ухватив двух будущих научных деятелей, возжелавших избежать кулинарного мастер-класса, все вместе варили «Килькину мать». По очереди с Виктором — отцом юного шалопая — объясняли, как зажарку делать, что в нее входит, когда картошку в воду кидать, как морковь резать, если терки нет. В какой момент консерву вскрывать и чем открывать банку, если нет открывашки.

Потмо все вместе с удовольствием пообедали, предварительно заслав пацанов за черным хлебушком и чесноком. Лучше горбушки черного, натертого честночком с солью, может быть только чеснок или любой лук вприкуску с борщом. Парни супец оценили и даже придумали ему новое название «Рыбуза», что в переводе с их молодежного означало «рыбы от пуза». Рецепт запомнили, обещали передавать каждому следующему поколению первокурсников.

Под этим мыли я не заметил как навернул тарелку супчика.

— Добавки?

— Угу, — машинально откликнулся я. — Ой, спасибо, Свет! Мне еще вечером в гости идти на пироги с чаем. Боюсь, пироги после второй тарелки не влезут, — я любовно похлопал себя по животу.

— В гости? — Цветок удивленно изогнула тонкую бровь. — Колись Леший, к девушке что ли?

Вот как они это делают, а? ведь ничего де не сказал, даже намека не дал, а она сразу диагноз поставила!

— С чего ты взяла? — я попытался слиться с темы.

— Да с того, что у тебя на лице написано, — хихикнула Света.

— Прям-таки и написано! — возмутился я.

— Ага. Прям так и написано: Леший идет знакомиться с родителями девушки! — Семицветик не сдержалась и расхохоталась в голос, глядя на мое ошарашенное лицо.

— Да с чего ты взяла?

— Да с того! Рубашка и брюки на выход потому что.

— Ну, на дискач собираюсь, — сделал я неуверенную попытку отбрехаться.

— На дискач, Леший. Ты в джинсе ходишь. А тут почти костюм. С родителями девушки знакомиться идёшь, не иначе! — безапелляционно заявила Светка.

— Да может я в этот… как его… в военкомат собрался! — возмутился я.

— Ага, в конце рабочего дня тебя прям так там и ждут! Пока дойдешь, твой военкомат уже закроют! Ладно тебе, Леш, рассказывай, ты же знаешь, я — могила, — Светлана вдруг стала совершенно серьезной и снова подперла голову, с какой-то почти материнской нежностью глядя на меня.

Так смотрела мама, когда я делился своими страшными детскими тайнами: с любовью, нежностью и поддержкой. Так сейчас смотрела на меня и Света, ободряя взглядом, поддерживая, успокаивая.

Наверное, так смотреть умеют только женщины, причем неважно, сколько им лет. Если они искренне и с любовью относятся к человеку, особенно к мужчине, в них всегда просыпается древнее материнское начало. То самое глубинное женское, которое инстинктивно стремиться стать за мужским плечом, чтобы или обнять, или патроны подавать.

— Это не то, что ты подумала, — запротестовал я.

Светик молчала, ожидая, когда я закончу торги с самим собой. Что, Лесаков-Лесовой, пора признать, для тебя сегодняшняя встреча немного больше, чем просто обмен информацией с доктором дядей Колей Блохинцевым. Тебе и вправду хочется, чтобы семья лены одобрила её выбор. И вопрос: «Зачем тебе это нужно?» — не рассматривается.

— Давай потом, а? — вздохнул я, признавая поражение.

— Девушка-то хоть хорошая? — кивнула Света, соглашаясь.

— Очень.

— Познакомишь?

— Обязательно.

— Давай сюда уж, — как-то прям совсем по-матерински вздохнула Светка, поднимаясь со стула.

— Чего давать-то?

— Рубаху и брюки, поглажу, — ворчливо пояснила девушка. — Только гладилку раскрой, она у нас трудная.

— Я починю, — подорвался я, обрадовавшись предложению.

Гладить я терпеть не мог. Когда остался один, вещи старался покупать такие, чтобы встряхнул после стрики, нацепил на себя и пошел весь не помятый.

— Вот еще возиться с ней. На свидание опоздаешь, — фыркнула Светка. — Будет время — починишь.

Я притащил гладильную доску, установил поближе к розетке, отдал Цветику свою парадную одежду, а сам пошел мыть тарелку с ложкой.

Светка фыркала, брызгаясь водой на брюки, наглаживая стрелки. Утюг уютно шипел, выпуская пар, на кухне вкусно пало домашней едой, я на мгновение словно очутился дома, в своем времени, в нашем с Галкой доме.

Черт! Оказывается как мне всего этого, простого, человеческого, теплого, не хватало все эти годы. Я готов был сидеть на кухне и просто наблюдать за тем, как плавно и уверенно движутся Светкины руки. С улыбкой разглядывать её сосредоточенное лицо, подавать её чашку с новой порцией воды. Иногда глажка белья в нашем доме превращалась в водную баталию. Мы брызгались, обливая друг друга, смеялись и целовались, а потом вместе наводили беспорядок, который сами же и устроили. Эх…

Так, Леха, заканчиваем страдания по прошлому, включаемся в