парфян, но главное – захватить Палладиум. Официальное распоряжение сената гласило: Гаю Випсаниану выступить в поход для обеспечения длительного мира на римской границе.

– Все ради благих богов! – провозгласил тост, подняв кубок, наполненный вином, Квириний.

В палатке командующего, богато обставленной красивыми вещами, кроме Гая и Квириния, были Лоллий и Веллей. Армия подошла к Евфрату и, разбив лагерь, в ожидании парфян на противоположном береге, проводила время в дружеских попойках и неутомительных тренировках. Гай пригласил на вечернюю выпивку своих помощников.

Веллей, подняв кубок, самозабвенно сказал:

– Гай, ты велик! Не было никого до тебя, кому могли бы подражать, и в будущем не найдется никого, кто будет достойнее. Твои рвение и талант – это наивысшее совершенство! Я рад принимать участие в большом походе.

Веллею 18 лет. Красивый юноша с ниспадающими на лоб темными волнистыми волосами, широко раскрытыми голубыми глазами, черными бровями и грустным выражением лица был военным трибуном при командующем и часто оставался с ним наедине, поскольку писал историю похода, несомненно, под диктовку Гая.

– Спасибо, Веллей. – Гай пристально и долго смотрел на трибуна. – Вижу перед собой дельного офицера, которому принадлежит будущее. Ты близок мне по духу. Когда-нибудь мир будет упиваться трудами историка Веллея Патеркула.

– Гай, ты сражаешься за спасение мира! – воскликнул восторженный Веллей.

Молодой командующий снисходительно улыбнулся:

– Император придает моей миссии большое значение, обличив широкими полномочиями.

Император считал своего любимого внука 19-летнего Гая, сына Агриппы и Юлии, наиболее вероятным своим преемником и готовился передать ему всю полноту власти. С семи лет мальчик участвовал вместе с Августом во всех официальных церемониях, в 12 уже сопровождал Тиберия в походе против германского племени сигамбров, в 14 лет сенатом был назначен консулом и лидером римской молодежи, введен в коллегию понтификов, в 16 стал сенатором и начальником конницы (заместитель Августа), обручившись с 9-летней племянницей Тиберия. И вот теперь он пришел на Восток в должности консула сражаться с варварами за спасение всего человечества – так внушала народу римская пропаганда. Ему даже загодя присвоили титул «правитель Востока». Все это вскружило юноше голову. Вседозволенность порождала извращенные наклонности, и об его утехах в Сирии многие злословили.

– Ты там, где первые! – римский тост произнес Квириний.

Этот напыщенный советник Гая был римским наместником провинции Сирия. В историю он вошел тем, что затеял перепись населения провинции, вследствие которой Иосифу и Марии пришлось отправиться в город Вифлеем, где родился младенец Иисус. Как удачливого полководца Август приставил Квириния советником к неопытному Гаю.

– Спасибо, генерал!

Молодой командующий слабо доверял 40-летнему вояке, но тем не менее советы его ценил и разрешал фактически управлять войсками.

– За успех похода! – провозгласил тост Лоллий.

Этот легат влился в свиту внука императора как знающий обстановку и повадки противника. Прибыв в ставку, сообщил, что практически вычислил, где находится тайник с Палладиумом. Гай, свежий, с идеально гладким лицом, темноволосый, гордый и надменный, смотрел на спившегося Лоллия как на неудачника:

– Лоллий, о твоем коварстве и хитрости донесли Августу, но ему было угодно, чтобы я прислушивался к мнению лисы, виляющей хвостом. Что ж, придется. Но учти: я за тобой слежу и не премину обесценить в глазах императора прежние заслуги старого легата.

– Утомительное это занятие – слежка и вряд ли улучшит наше с тобой щекотливое положение, – поставил на место зарвавшегося наглеца легат.

Откинувшись в кресле с мстительным выражением лица, Гай, сообразив, что обоим не поздоровится, если не привезут императору Палладиум, скривив рот, пробурчал:

– Веллей, почитай что-нибудь из твоего труда обо мне.

Трибун взял восковую дощечку с нацарапанными письменами и произнес:

– Консул, это я написал сегодня утром.

В пассаже говорилось: «Я был очевидцем божественных дел Гая и в меру своих посредственных возможностей принимал в них участие. Я наслаждался зрелищем, когда солдат в радостном ликовании выражал свою любовь к Гаю словами: „За всю свою жизнь не желал и не имел более счастливого дня, чем сегодня, когда ты сказал, что мы идем покорять Армению!“ Благодаря своим заслугам и способностям Гай заслужил право называться Цезарем».

Гай расплылся в счастливой улыбке:

– Вы все будете гордиться, что служили под моим началом, рассказывая родным, как ходили в поход на Армению.

Появилось войско парфян, все на лошадях, все в черных халатах, высоких сапогах и желтых шапках, все злобные и враждебные. Расположившись на другом берегу Евфрата, потомки кочевников начали обустраиваться. В отличие от строгой архитектуры и симметрии римского лагеря, бивак парфян представлял беспорядочное нагромождение палаток из звериных шкур, обозов, стойл для лошадей и бесчисленных костров. Стоял невероятный гвалт. Большинство солдат парфянского войска были рабы, однако эта разношерстная масса сумела в последних трех битвах разбить более сильную римскую армию, и теперь две Империи вынуждены были договариваться, вынашивая в отношении друг друга агрессивные намерения.

В шатре царя убеленный сединами царедворец Шадман, одетый в синий бархатный халат, расшитый золотыми звездами, сладким голосом говорил Фраату IV, восседавшему на походном троне:

– Государь! Завтра подписание мирного договора с Римом. Ты – гений! Заставил врага уважать себя. Теперь граница с Римской империей пройдет строго по Евфрату, как мы и требовали.

– Шадман! – Царь, довольный похвалами, был в необычайно радужном настроении. – Не забудь включить в договор приграничный город Дура-Эвропос. Он, как и прежде, должен остаться моим.

Дура по-армейски означает крепость, а город Дура-Эвропос был крупным торговым центром, и его принадлежность оспаривалась алчными римлянами.

В разговор вмешалась Муза. Жена правителя в светло-голубой тунике, желтой шелковой столе и полупрозрачной палле, вся в драгоценностях, как всегда, была неотразима, только небольшой шрам на щеке портил броскую внешность.

– Государь, – сказала она, – главный вопрос – армянский, и он по-прежнему не решен. Как будто мы не знаем, зачем сюда пришли римляне!

– Но Армения соблюдает нейтралитет!.. – вмешался Шадман.

Бросив злобный взгляд на царедворца, Муза прошлась по шатру и, остановившись напротив царя, страстно прошептала:

– Они хотят талисман. Пусть забирают! Твоя задача – заполучить Армению! Ты же хочешь быть богом?

Фраат смотрел на жену хмуро. Хоть она и родила ему наследника престола, была ценным и, по сути, главным советником, но явно работала в пользу Рима, что вызывало раздражение парфянской знати. Да, благодаря ей удалось выйти на подписание так долго вынашиваемого мирного договора, она способствовала поднятию престижа царя в глазах римлян, изменила к лучшему порядки при дворе, но постоянно отменяла распоряжения царя, отдалила от него соратников и сыновей, донимала с Палладиумом, который необходимо найти и передать Августу, и требовала покорить Армению, где якобы существует храм – земное обиталище богов.

С кривой улыбкой царь встал с трона:

– Победа зависит либо от удачи, либо от каприза женщины. – Выпив вина из золотого кубка, обратился к Шадману: – Когда состоится церемония?

Вельможа поклонился:

– Государь, на острове посреди реки как на нейтральной территории уже возведен шатер, завтра в полдень там и пройдут переговоры и подписание