– Что ж, я готов. Кстати, Шадман, этот необитаемый остров также нужно включить в договор, иначе решат, что мы слабы, и оттяпают спорные территории.

На другой день после сигнала трубы две лодки, отчалив от разных берегов реки, приблизились к небольшому острову. Гая сопровождали Квириний, Веллей и телохранитель; с Фраатом прибыли Муза, Шадман и полководец недюжинного телосложения по имени Готарз. Переговоры шли в большом белом шатре. Диалог равноправных участников происходил за прямоугольным столом. Римляне в парадном военном одеянии, с яркими накидками и боевыми регалиями, парфяне в кафтанах, халатах и сапогах, расшитыми изумрудами, сапфирами, алмазами и жемчугом, и Муза, одетая как римская матрона, блистая великолепием и изяществом, являли собой резкий контраст непримиримых противоречий и неодолимого желания завершить дело миром. По протоколу на остров были допущены по одному слуге – они-то и подавали своим господам вино в золотых кубках. Главы делегаций сидели напротив друг друга во главе стола. Царь Фраат, поглаживая длинные, обрамленные диадемой, искусно уложенные светлые волосы и большие пышные усы, внимательно смотрел на молодого Гая, тот же от скуки блуждал взглядом, но вот в упор посмотрел в голубые глаза парфянского царя. Фраат взгляд не отвел, только приподнял подбородок с элегантной бородкой: глядел спокойно, выжидательно.

– Остался один вопрос – Армения, – сказал военный трибун Веллей.

– Рим настаивает на включении этого государства в сферу своего влияния, – предъявил требование Квириний.

– Наместник Сирии! – вежливо сказал Шадман. – Как ни прискорбно, армяне всегда находятся на стыке столкновения интересов разных держав, вмешиваясь в их дела и ограничивая аппетиты. Только разделив эту страну, не придется жертвовать завоеванным.

Встрепенулась Муза:

– Никакого раздела! Вы отдаете нам Армению, а мы отказываемся от вторжения в Сирию и Палестину.

Фраат встал. Отойдя от стола, повел глаза в сторону Гая. Тот подошел, и царь стал что-то возбужденно шептать ему на ухо. Римский командующий восхищенно посмотрел на него, кивнул, а потом объявил:

– Мы решили сохранить целостность Армении. Ее статус – буферное государство между нашими империями.

Фраат в полном удовлетворении, сверкая перстнями и кося глаза на Гая, добавил:

– В честь заключения мирного договора закатываем пиры – сначала в лагере консула, потом в моем лагере.

Веллей и Шадман соответствующую статью про Армению добавили в договор и представили пергаменты на подписание главам делегаций. Поставив подписи и оттиски родовых перстней, Гай и Фраат пожали руки.

– Я ищу дружбы, – сказал царь Парфии.

– Я хочу мир, – заявил консул.

В своей «Римской истории», излагая события от Троянской войны до момента, когда император Тиберий не согласился переименовать месяц сентябрь в Tiberius, Веллей написал: «На острове, расположенном посредине реки Евфрат, Гай встретился с царем парфян, юношей выдающегося положения, в сопровождении равной по числу свиты. Это во всех отношениях удивительное и достопамятное зрелище встречи двух выдающихся лиц и глав империй в присутствии римского войска на одном берегу и парфянского на другом мне пришлось наблюдать в начале военной службы, когда я был военным трибуном»51.

Муза почувствовала, что больше не нужна Фраату. Во время пиров, как на римском береге, так и на парфянском, консул и царь уединялись, и стража ни под каким предлогом не допускала ее к ним. Влияние на мужа падало, и с этим надо было что-то делать. Она металась в своем шатре, выдумывая планы мести, взвешивая шансы остаться царицей, воображая себя единовластной правительницей Империи. Август, которому была безоговорочно предана, правит Западом, а она Востоком – вот формула мирового господства! Конечно, ей потребуется Армения, чтобы получить доступ к Черному морю, обеспечить доминирование на Кавказе, забрать у армян торговые пути из Китая и Индии, взять под свою власть скифов, иметь прямую связь с богами. Решение пришло.

В царском шатре довольный переговорами Фраат IV уселся на походный трон и, с удовольствием вспоминая вчерашний пир, стал рассматривать подарок Гая – деревянную игрушку «Троянский конь». Встряхнув «коня», подивился: внутри что-то гремело. Игрушка явно со смыслом! Хотелось посмотреть, но открыть не получалось: «конь» с секретом. Доложили о прибытии царицы и советника. Вошли Муза и Шадман.

– О, Солнце Парфии! – сладким голосом заговорил начальник канцелярии. – Ты настолько мудр, что перехитрил соперника, и настолько хитер, что заставил его поверить в свой успех.

– Римлянин претворился одураченным, – нарочито выказала Муза. – Недостаток ловкости он компенсировал избытком любезности.

Фраат, чувствуя себя на коне, был краток:

– Победителей не судят, победителей чествуют!

Муза ослепительно улыбалась:

– Государь, по случаю твоего успеха есть тост!

Она подошла к золоченому столику, налила в три кубка красное вино из золотого кувшина, изящным движением руки в один из них из кольца с тайником подсыпала яд и, подав первый кубок вельможе, взяла два других и двинулась к царю. Шадман уютно уселся в кресло, приготовившись слушать.

Муза, держа кубки, прошлась вокруг трона, шурша прозрачной накидкой и источая словно бестелесный дух чувственность и прохладу, подала один из них царю и, поцеловав мужа в губы, начала говорить тост:

«Однажды царь спросил винодела:

– Какое вино ты изготовил в этом году?

– Удачное, – был ответ.

– А каково оно на вкус? – был задан новый вопрос.

– Не попробуешь – не узнаешь.

– Тогда скажи: выпив твоего вина, стану ли я мудрее?

Винодел ответил:

– Мудрее? Не знаю, но что точно знаю – любая проблема не будет казаться неразрешимой!

Выпьем за то, чтобы, хорошее вино помогало решать запутанные проблемы человека, даже оказавшегося на краю гибели!»

Муза первой стала пить вино; царь, посмеявшись, выпил свой кубок; Шадман, одобрительно бормоча: «Проблемы размножаются с такой скоростью, что нет смысла искать их решения», неспешно потягивал прекрасный напиток.

Вдруг царь схватился за горло, глаза вылезли из орбит, кровь пошла носом, он стал задыхаться. Яд мгновенно разлился по жилам монарха. Поднявшись с трона, Фраат попытался сделать шаг вперед, но рухнул замертво. Игрушка «Троянский конь», лежавшая у него на коленях, упала, раскрылась, и из нее вывалились миниатюрные оловянные фигурки римских солдатиков.

Муза не шевельнулась. Надменно посмотрев на труп супруга, бросила недопитый кубок и перевела взгляд на Шадмана. Царедворец застыл в оцепенении, но наконец его остекленевший взор перешел с трупа на нее, и сдавленным голосом он забубнил:

– Это сделала ты! Это сделала ты!..

Она подошла и, не говоря ни слова, вытащила из складок одежды кинжал и хладнокровно вонзила его в сердце старика: «Как ты мне надоел!» и, прокричав: «Стража!!», упала на пол, имитировав обморок.

В чувство ее привел военачальник Готарз. Осторожно поднес к ноздрям женщины для возбуждения дыхания минерал нашатырь (она тут же оживилась) и помог ей встать, усадив в кресло.

– О, Готарз, это ужасно. – Муза, прикрыв глаза, еле шевелила языком: – Шадман убил царя и хотел заколоть меня, но я защищалась… Это была самооборона. Его выпад обратила против него самого.

Готарз глянул на заколотого вельможу:

– Кинжал женский, и всадила ты его мастерски…

– Защищаясь, разве женщина не