— Почему? — ужаснулась Луиза, понявшая, что ее жертва была напрасной.

— Нет больше ни монастырей, ни монашек, — грустно сказал мужчина, — тех, кого не убили, посадили в тюрьмы. Некому тебе отдавать этого ребенка. Но уговор есть уговор. Я дам тебе немного денег и одежду нашей прачки, она оставляет ее в постирочной, когда уходит домой. Бери племянницу и пробирайся в Кале, а там уж, если тебе повезет, уезжай в Англию. Да поможет тебе Бог.

Начальник тюрьмы вышел в коридор, что-то сказал конвоиру и через несколько минут вернулся в свой кабинет с платьем и плащом. Луиза только успела переодеться, как в кабинет ввели ее невестку с крошечной Генриеттой на руках. Предупредив, что у женщин только пара минут, чтобы проститься, тюремщик вышел. Невестка передала девочку Луизе и, встав на колени, поцеловала ей руку.

— Благослови вас Бог и Дева Мария, живите и будьте счастливы, — всхлипнула бедная женщина. Потом она поднялась и в последний раз взглянула в крошечное личико своей спящей дочери. Дверь отворилась, это вернулся начальник тюрьмы. Он вывел рыдающую герцогиню за дверь и передал ее конвоиру.

— Вот немного денег, — виновато сказал он, протягивая Луизе тощий кошелек, — больше у меня нет, ты уж сама как-нибудь выкрутись.

— Спасибо вам за все, — поблагодарила девушка, пряча кошелек в карман плаща, — дай вам Бог здоровья и долгих лет за то, что спасли нам жизнь.

Тюремщик кивнул, отводя глаза, потом вывел Луизу за ворота тюрьмы и, тихо попрощавшись, захлопнул маленькую калитку в огромных, обитых железом воротах, а девушка скользнула в ночь, начав свои многолетние скитания.

Тогда она с младенцем на руках смогла преодолеть все препятствия и добралась до Англии, даже нашла там жилье и работу. Неужели сейчас, имея опыт и деньги, с взрослой девушкой, в которую превратился новорожденный младенец, она не сможет покинуть воюющую Францию и добраться до дома, которым она теперь считала Лондон.

«Нет, хватит ждать у моря погоды. Начинается новая война, я должна увезти Генриетту в безопасное место, — решила Луиза, — сегодня соберемся, а завтра на рассвете уедем».

Она встала и подошла к племяннице, запевшей веселую детскую песенку.

— Все, девочка моя, я приняла решение. Завтра на рассвете мы покидаем Париж. Никто из слуг не должен знать о наших планах. Дорога будет очень опасной, но теперь нас двое, и мы сумеем ее одолеть, — сказала Луиза, погладив золотые кудри Генриетты.

— Нас трое, мадемуазель Луиза, и мы обязательно вернемся в Лондон, я обещаю, — произнес бархатный баритон. В дверях стоял такой надежный, умеющий все на свете, сильный и мужественный Иван Иванович Штерн.

Элегантная дорожная карета маркизы де Сент-Этьен вязла в колеях раскисшей от дождей дороги на севере Пикардии. С тех пор как на пороге их парижской гостиной появился Штерн, прошло почти десять дней. Тогда Иван Иванович, целуя руку Луизы, объяснил, что известие о возвращении Наполеона застало его в Санкт-Петербурге. Он сразу же попросил у молодой графини Василевской ее французский паспорт на имя маркизы де Сент-Этьен и в ту же ночь сел на корабль, отплывающий в Кале. Увидев печальное лицо женщины, он сразу же все понял и попытался успокоить ее:

— Все будет хорошо, я ехал из Кале через Пикардию, войск там нет, но, конечно, везде неспокойно. Крестьяне смотрят косо на иностранцев, все население в провинции считает, что эмигранты вернулись на штыках чужеземцев отобрать то, что уже давно честно выкуплено другими людьми. Достаточно малейшей искры — например, ложного слуха или провокационного поступка, чтобы глубинка вновь запылала огнем революционных выступлений. Кале блокирован, оттуда в Англию не отплыть, я предлагаю пробираться в Бельгию, сначала в Брюссель, а оттуда в Антверпен. В Брюсселе стоит английский корпус герцога Веллингтона, там вы будете в безопасности.

— Но как же мы туда доедем? Вы сами сказали, что на иностранцев и аристократов, вернувшихся из эмиграции, смотрят косо, а вдруг Генриетта пострадает? Ведь девочка так красива, вылитая покойная мать, — всхлипнула Луиза, теперь, когда она была не одна, все ее мужество, которое женщина так долго копила в себе, мгновенно оставило ее, как будто смытое волной слез, ручьями хлынувших из ее глаз.

— Не нужно плакать, дорогая, — нежно сказал Штерн, протягивая Луизе платок, — я буду с вами, учтите, что я отлично стреляю, а в моем саквояже лежат целых три пистолета. К тому же, я не зря взял паспорт маркизы де Сент-Этьен. Поедете как почтенная вдова полковника де Сент-Этьена, спасшего Наполеону жизнь в России. Я буду вашим телохранителем, а Генриетта — племянницей. У юной девушки в присутствии ее старшей родственницы никто документов спрашивать не будет. Так что собирайтесь, мы должны выехать завтра на рассвете.

Штерн все взял в свои руки, он еще успел встретиться с месье Трике и узнать у того, до какой степени продвинулось оформление имущества молодой герцогини. Оказалось, что документы о вступлении во владение имуществом семьи де Гримон были уже готовы, но еще не подписаны в канцелярии короля Людовика, когда тот, спасаясь от Наполеона, бежал из Парижа.

— К сожалению, теперь, когда власть в столице сменилась, я не могу дать благоприятного прогноза по этому делу, — вздохнул месье Трике, — если император проиграет, и король снова вернется, скорее всего, все придется начинать сначала. Кто сейчас будет хранить собранные для частных лиц документы?

— Здесь вы правы, — согласился Штерн, — когда король бежит из столицы, спасая свою собственную жизнь, он вряд ли будет беспокоиться о работе своей канцелярии.

Поверенные пожали друг другу руки и простились, но Штерн не сказал своему французскому коллеге, что через несколько часов увозит его клиентку обратно в Англию.

Они действительно выехали, как только край солнца поднялся над Парижем. Иван Иванович сам проверил колеса и рессоры кареты, проследил за укладкой вещей, которых было совсем мало, а потом усадил на бархатные подушки Луизу и Генриетту, сел напротив и дал приказ трогать.

Пока был виден Париж, Луиза сидела как на иголках, все время ожидая, что толпа хмельных взвинченных бедняков распахнет дверцу кареты и поволочет их в тюрьму. Но прошло несколько часов, она начала постепенно успокаиваться, а когда Штерн остановил карету во дворе приличной гостиницы в маленьком городке Нуайон, женщина уже смело спустилась с подножки, опираясь на руку Ивана Ивановича.

— Ну, вот видите, все будет хорошо, — прошептал, наклонившись к ее уху, Штерн, и теплое дыхание мужчины согрело кожу Луизы.

Это было так интимно и так волнующе, что по спине женщины пробежала приятная дрожь. Такое с ней было впервые. Ведь ее юность прошла на маленькой мызе в доме старой кормилицы, где герцог де Гримон с женой и его сестра прятались несколько лет под видом местных крестьян. Ей строжайше запрещалось выходить со двора, обнесенного высоким забором, и никаких молодых людей кроме собственного брата и сыновей кормилицы, привозивших им продукты, девушка никогда не видела. Ее первым и единственным мужчиной был начальник тюрьмы, а после этого кошмарного опыта она больше никогда не смотрела на противоположный пол. Никогда — до того момента, как в доме Екатерины Павловны Черкасской, где они с Генриеттой нашли приют, участие и дружбу, появился поверенный княгини Штерн.