раз кабинету досталось и Дарине, которая появилась неожиданно в самый неподходящий момент.

Я ее в рот ебал натужно и долго, насиловал до глотки, но кончить не получалось. Она даже давиться начала, чего с ней никогда не было. Давиться и пытаться отползти. Я не отпустил, пока мучительно не смог зафиналить на покрытое слезами и соплями лицо с разорванным ртом. Так жестко долбил, держа одной рукой за подбородок, а второй за волосы, что порвал ей нижнюю губу. У меня в кулаке остался клок ее волос.

Прямо участвовать в жизни Сани я не считал нужным: пора разойтись.

Так лучше…

Но не мог не присматривать, как у нее там: сошлись звезды или нет.

Малость подохуел и озверел, когда увидел на сайте Мары Претвич работы выпускников курса и среди них… собственное фото.

Одно из тех, что были сделаны у меня на квартире руками Саньки.

Тварь лживая.

Конченая просто.

В голове звенит наш диалог.

— Удали фото с моей голой задницей. Обработай то, что читаешь годным. Сойдемся на том, что после обработки отправишь мне. Никому не покажешь. Ты слово держишь?

— Клянусь. Никому. Это только наши фото. То есть, твои.

Клялась.

Сука лживая.

Ее клятвы звучат не громче звона монет и славы. Явно же перепало, вон как лихо новый профиль рабочий стартанул.

И пусть на том обнаженном торсе, где я красноречиво сжимаю кулаком член, нигде не написано «это Расул Мирасов», пусть даже лица моего на том фото нет, но я знаю, что я — это я.

И она, блять, знает.

Знает, и тупо насрала на свои же клятвы.

Чего не сделаешь ради выгоды.

У каждого она своя — у кого-то бабки, у кого-то слава.

Маленькой тощей Саньке из деревни важно признание. Важно касание через восхищение.

Жри, сучка.

Только не подавись…

Глава 49

Александра

— Расул! Расул…

Перед глазами все плывет. Кажется, от боли я сейчас умру!

Хватаюсь пальцами за край стула, чтобы не сползти с него на пол.

— Да, — звучит короткое в ответ.

— Расул! — снова повторяю, хныкая, как будто мне пять лет, а он — единственный надежный взрослый, способный решить проблему, сотворить чудо, если понадобится.

— Да, это я. Говори, что хотела. Только быстро. У меня нет на тебя времени.

Прикрываю глаза. По щекам бегут ядовитые горячие дорожки.

У него. Нет. На меня. Времени!

— Мне много и не надо. Просто хочу, чтобы ты знал.

— Что? — в голосе слышится зевок. — Эй, повтори, красивая… — просит кого-то.

Голос такой, словно он недавно проснулся.

Время уже… Плевать. Я даже не могу сообразить, который час. Но точно знаю, что пить сейчас — рановато! Но судя по звукам, Расул именно этим сейчас и занят — пьет в баре.

— Так что у тебя, Санька? Трепаться просто так я не люблю.

— У меня кое-что случилось. Стряслось. Это не только мое. Но и твое тоже.

— Твои дела я порешал. Что тебе еще надо, заноза в заднице? Проебала бабки? Влипла в неприятности, когда я четко дал тебе понять, что нужно делать? А? Что?

— Нет… Нет, другое. Расул. Это вопрос жизни и смерти.

— Шутница, — хохочет. — И ты решила ко мне с этим обратиться? Других кандидатов не нашлось, что ли? — хмыкает.

О чем это он?

Меня пронизывает воспоминанием о неприятном ощущении, незадолго до аварии! Будто кто-то за мной наблюдал.

Расул?!

— Кажется, у меня выкидыш. Приедь, пожалуйста! — шепчу с отчаянием.

— У тебя… что? — вальяжный голос мужчины меняется. — Какой выкидыш? Ты о чем?

— Я беременна.

— Охренела?!

— Я только что узнала, Расул!

— И с чего ты решила, что от меня нагуляла?

— По срокам все сходится. Расул. Я же с тобой была. Я же была с с тобой! У нас был секс.

В ответ Расул тяжело и часто дышит.

— Ты был без резинки, — напоминаю.

— Ты таблетки выпила! — заявляет безапелляционно. — Или выплюнула, а? Выплюнула, дрянь?!

— Нет! О боже… Нет…

У него пунктик. Наверное, на фоне недавних событий, когда ему отцовсто приписывали, у Расула отторжение этой темы, но я же не виновата в его личных проблемах из прошлого!

— Я не выплевывала. Неспециально точно. Но меня тошнило сильно… — вспоминаю.

По вискам и лбу холодный пот струится.

Свет продолжает мигать, комната перед глазами и ее стены пульсируют, словно живые, то сворачиваясь в крошечную черную точку, то разворачиваясь на максимум.

— И ты только сейчас об этом сообщить решила?

— Прости! Не знаю, как так вышло. Помоги-и-и! Я от страха умру!

— Не умираешь, Саш. Мне ты как-то позвонила. Зря. Давай-ка по другому адресу обратись! — смеется.

— Что? Расул… Это твой ребенок.

— Подумай хорошенько. Мало ли перед кем еще ты свою рогатку раздвигала, а теперь на меня свой проеб повесить хочешь? Не выйдет! Звони по другому адресу.

— Мне некому звонить, идиот! — кричу. — Это ты… Это ты и секс без защиты.

— Лучше скорую набери, идет? Давай, не трать мое время и звони.

— А ты?

— Я лишь могу посоветовать клинику, где тебя хорошенько почистят. Деньги я тебе оставлял. Если денег уже нет, в бесплатную клинику обратись. Экстренно даже бездомным помогают!

— Ты чудовище… Расул, клянусь, что это твой ребенок. Твой. Я больше ни с кем…

— Ага… — зевает. — Нашла, кому сказки трепать. Ты сама ко мне в постель прыгнула! Давай, Саш, избавься от проблемы, а потом будь умницей, береги ноги в тепле, носи шапку…

Носи шапку?!

Последний осколок чудом уцелевшего сердца падает вниз и разбивается в пыль.

Понимание достигает центра сознания.

И следом — контрольный в голову смыслом слова:

— Прощай.

***

Немного позднее

— Проснулась, Ставрина? Напугала ты нас здорово. Жить, что ли, не хочешь, деточка?

Я с трудом перевожу взгляд с белого потолка на мужчину-врача, в возрасте. Седой. Почти полностью седой, среди густых волос цвета соли сложно найти хотя бы несколько темных прядей.

— Добрый день.

— Добрый, ясный, солнечный! — улыбается. — Алим Мусаевич меня зовут. Я твой лечащий врач.

— Саша, — произношу с трудом, пытаясь сесть.

— А вот этого мы не делаем, козочка, — на плечо ложится сухая ладонь. — Пока