А в марте в Москву прикатила Маргарет Тэтчер. Видимо, проверить, как настроен ее протеже, дать ему какие-то дальнейшие советы. В частности, она намекала на желательное расчленение Югославии. Что касается Германии, то ей приходилось даже сдерживать Горбачева, настроенного на объединение ГДР и ФРГ. Тэтчер же опасалась, что единая Германия станет конкурентом Англии, что она будет тяготеть не к НАТО, а к СССР [37]. Судя по всему, британский премьер осталась удовлетворена переговорами. Причем у самого Горбачева с иностранными языками было туго, ему приходилось общаться через переводчиков. А его супруга свободно владела английским. Она ездила на прогулки с Тэтчер, принимала дома, имея возможность беседовать без «лишних ушей». И отметим совпадение. Ведь как раз Маргарет Тэтчер уже показывал некую сверхсекретную карту (или копию). А накануне ее визита опять казус с картами…

Миновало полтора месяца, и из-под Гамбурга поднялся спортивный самолет Матиаса Руста. Он якобы по собственной инициативе решил совершить «миротворческий» перелет в СССР, самолет «Сессна» арендовал в аэроклубе. Но выяснилось, что машину серьезно доработали, вместо задних сидений установили дополнительные топливные баки. Первую остановку Руст совершил в Великобритании, на Шетландских островах. Потом перелетел в Исландию, оттуда в Норвегию и в Финляндию. 28 мая (в советский День Пограничника) он взлетел в Хельсинки. Вышел на оживленную воздушную трассу и на очень малой высоте пересек советскую границу.

ПВО обнаружила его сразу же. Три дивизиона ракет были приведены в боевую готовность, наблюдали цель. Были подняты истребители, видели самолет. Но команды на уничтожение не получали, после случая с южнокорейским «Боингом» начальство не брало на себя ответственность, слало запросы, а ответы получало невнятные. Потом под Псковом произошла загадочная путаница якобы по неопытности дежурного офицера. При смене кодового номера «свой – чужой» Русту присвоили код «своего», наблюдение стало передавать его от рубежа к рубежу как советский самолет, сбившийся с курса. Так и долетел до Москвы, совершил посадку на мосту, доехав до собора Василия Блаженного.

С «миротворческой миссией» Руста дело было явно нечисто. Генерал армии Петр Дейнекин, полковник КГБ Игорь Морозов, командующий зенитно-ракетными войсками генерал-полковник Расим Акчурин и другие компетентные специалисты однозначно квалифицировали ее как блестящую операцию западных спецслужб. И не только западных! Карты ПВО зачем-то держал у себя Горбачев. А генерал Сергей Мельников, дежуривший 28 мая на центральном пункте управления ПВО, рассказывал: в разговоре с ним первый зам председателя КГБ Крючков признавался, что именно он курировал перелет по личному указанию Михаила Сергеевича [194].

Руста судили, дали 4 года за «хулиганство» и незаконное пересечение границы, но меньше чем через год освободили по амнистии и отпустили в Германию. А вот для советских военных его перелет обернулся настоящим бедствием. Вся партийная пропаганда представила его как вопиющее доказательство беспомощности нашей системы ПВО, беспечности и разгильдяйства Вооруженных сил. Были сняты со своих постов министр обороны Соколов, командующий ПВО Колдунов, привлечено к ответственности 34 генерала и офицера. Но это было только начало. Министром обороны Горбачев выдвинул генерала армии Дмитрия Язова – старого служаку, но человека недалекого и не блиставшего глубоким умом, разохотившегося выслужиться. Его Генеральный секретарь накрутил требованиями подтянуть якобы разболтавшуюся армию, навести порядок.

Покатились чистки генералитета, старших офицеров. Пошло и «подтягивание», весьма своеобразное. В советской армии в летнее время офицерам разрешалось ходить в рубашках, при жаркой погоде – с короткими рукавами. Язов счел, что это вносит расхлябанность. Впервые появившись в Министерстве обороны, объявил: на службе ходить только в тужурках. А стояла 30-градусная жара, кондиционеры в то время имелись лишь у министра и его заместителей, и «старичков» в министерстве служило много. Были случаи приступов, инфарктов, по слухам, даже летальные исходы. Но и по всей армии прошла установка: ходить только в тужурках (их тогда прозвали «язовками»). Автор сам служил тогда. Помнится, как прели в жару. Как свирепствовали комендантские патрули, получившие приказ отлавливать офицеров, если скинули пропотелый китель и идут в рубашках.

Кроме того, была создана особая комиссия по наведению уставного порядка под руководством генерала Горелова. С кадровыми полномочиями, то есть с правом отстранения от должностей вплоть до командиров полков и заместителей командиров дивизий. Набирали в нее, похоже, самых тупых (или самых желающих выслужиться). Язов направлял ее по частям и соединениям, которые числил «разболтавшимися», и ее визиты были сопоставимы с натуральными погромами. Взять хотя бы требование единообразия мебели (а она приобреталась в разное время, в разных местах). Но для единообразия определялось, что «дерево должно быть деревянным». Шкафы и столы, покрытые светлой полировкой, разрешалось оставить, а темную полировку или масляную краску предписывалось соскоблить до «деревянного» цвета. В общем, Гашек отдыхал. Но кампания «гореловщины» напрочь парализовала настоящую службу, обрывала научные работы, испытания военной техники… Так начался развал в Советской армии.

А между тем западные партнеры Горбачева открыто подсказали ему рубежи, на которых готовы договариваться. Президент США Рейган посетил Берлин и разразился речью около Берлинской стены: «Генеральный секретарь Горбачев, если вы ищете мира, если вы добиваетесь процветания для Советского Союза и для Восточной Европы, если стремитесь к либерализации, приходите сюда, к этим воротам. Господин Горбачев, откройте эти ворота! Господин Горбачев, снесите эту стену!» Прозрачный намек был услышан. Советские дипломаты в ФРГ и ГДР получили указания готовить почву для объединения Германии.

А вот с «процветанием Советского Союза» дело не ладилось. В июне состоялся пленум ЦК КПСС с центральным вопросом: «О задачах партии по коренной перестройке управления экономикой». С докладом выступил Рыжков, звучали бодрые слова, ставились задачи. Но фактически делалось завуалированное признание: изначальный курс на «ускорение» полностью рухнул. И характерно, что этот же пленум ввел в Политбюро Яковлева, главного идеолога и главного «сподвижника» Горбачева. «Перестройка» от «ускорения» поворачивала теперь на единственные рельсы «гласности».

Эта «гласность» уже внедрялась полным ходом. Журналистам центральных газет (подконтрольных Яковлеву) был дан «зеленый свет» на темы, которые прежде считались запретными. Появлялись новые «смелые» телепередачи, их смотрели во все глаза. Лигачев, еще горевший либеральными замыслами, провел на пост главного редактора журнала «Огонек» украинского деятеля Виталия Коротича. В 1969 г. его уже снимали с должности секретаря Союза писателей Украины за покровительство националистам и диссидентам. «Огонек» под его руководством стал «знаменем перестройки», публиковал самые «острые» материалы, критикующие жизнь в СССР, а западный мир оказывался примером для подражания. Столь же «смелыми» стали «Московский комсомолец», «Московская правда», «Литературная газета».

Нарастал поток «негатива». Выплеснулись публикации об «узбекском деле», о коррупции. Но раздувание этих скандалов (особенно для советского человека, совершенно непривычного к таким откровениям,