«А что, если это вообще не деньги?»

Прозор вернулась с напитками. Но не поставила их на стол.

– Хаспер в задней комнате. Он просит, чтобы мы присоединились к нему. Там будет тише, и на тебя не будут таращиться столько глаз.

– Я не возражаю, пусть таращатся.

– А я возражаю.

Прозор знала дорогу, так что я последовала за ней. Через непримечательную дверь справа от служебного люка, по наклонному коридору с низкой крышей, а потом – через еще одну дверь мы попали в уютную комнату, в которой не было окон и имелся всего один мерцательник. Мужчина как раз наливал себе выпить. Он стоял спиной, так что я не видела его лица, пока мы с Прозор не уселись в удобные кресла, расставленные вдоль трех стен. Но первым делом мое внимание привлек сидевший в одном из кресел ползун. Эти пришельцы, в силу того, как устроены их тела, не могут сидеть по-человечески. Но кресло переделали и перетянули обивку так, чтобы ползун смог засунуть брюшко – или хвост, или как оно называется – в дыру в спинке, а его передние конечности торчали, как у собаки, выклянчивающей угощение. На ползуне было что-то вроде мантии, распахнутой спереди, чтобы не мешать конечностям, но завязанной на шее, и большая часть головы терялась под просторным, ниспадающим капюшоном. Единственной частью его лица, которую я могла видеть, был пучок придатков-усиков, которые все время двигались, рывками перемещаясь из стороны в сторону. Ползуны могли видеть и слышать, но я читала, что с помощью своего ротового аппарата они получали много сведений благодаря молекулам, парящим в дыхали; они пробовали нашу химию на вкус и узнавали наше настроение почти раньше нас. Самым странным, однако, было то, чем занимался пришелец. В одной из лап он держал высокий бокал, наполненный льдом и разноцветной жидкостью, и пил через соломинку, издавая хлюпающие и булькающие звуки, словно никто не обучил его хорошим манерам.

– Это мистер Клинкер, – сказал мужчина, который встал и повернулся к нам со своим бокалом в руке. – Мистер Клинкер, это Прозор и ее подруга с «Монетты». Напомни, пожалуйста, как тебя зовут?

– Я Фура. Фура Несс.

– Итак, это Прозор и Фура, мистер Клинкер. А я, разумеется, Хаспер, – сказал он, глядя на меня. – Но ты, не сомневаюсь, сама это поняла.

Квелл был крупным, сильным на вид мужчиной, одетым довольно хорошо, пусть костюм и казался маленьким для такой мощной фигуры: швы натянулись, а края явно не достигали надлежащих мест. У него были черные волосы с белой прядью спереди, зачесанные кверху так, что он выглядел разумником, которого держат вниз головой. Но самым странным в его облике были глаза: механические, как две трубы, вставленные в глазницы и выступающие дальше от лица, чем нос.

– И вы ими можете видеть? – спросила я, решив, что прямота – лучшая тактика.

– Могу, Фура, и получше, чем старыми лампами. Медицина ползунов. Они умеют делать то, чему мы – ни на одном из миров – пока не научились. Конечно, представления о красоте у них странные, но я лучше буду уродливым, чем слепым.

– Я вовсе не считаю вас уродливым, – сказала я. – Просто вы выглядите странно.

– Мистер Клинкер как раз заскочил проверить мои глаза. Он их мне установил. Люди забывают, что ползуны занимаются не только банками. Они делают для нас множество разных вещей и никогда не жалуются. Не так ли, мистер Клинкер?

Мы все видели по мерцательнику, как ползуны разговаривают, но пока не окажешься с ним в одной комнате, не сможешь понять, до чего это странно, когда они переходят на наш язык. У них нет легких, горла или чего-то в этом духе, поэтому единственный способ, которым они могут производить звуки, – трение усиками друг о друга, отчего кажется, что кто-то шуршит бумагами или шаркает ногами, но самое причудливое – в этом шуршащем, скрипучем хаосе начинаешь слышать слова, которые складываются в предложения. С тобой говорит существо, которое не было рождено в окрестностях Старого Солнца.

– Мы делаем, что можем, Хаспер. – Ползун глотнул еще раз из своего стакана. – Это пустяки.

– Вы кто-то вроде доктора? – спросила я.

– Намекаешь на светлячка, да? – хмыкнул Хаспер Квелл.

– Нет, отнюдь. В наших мирах есть доктора, которые могут изгнать светлячка, если мне это понадобится. Я думала о другом – о том, что́ обезьянья медицина исправить не в силах. По крайней мере, если говорить про Мазариль.

– В чем суть недуга? – спросил ползун.

– Проблема с сердцем. Мужским сердцем. Умеете чинить такие штуки?

– Зависит от характера проблемы.

Я продемонстрировала кошель:

– Если я заплачу вам – или какому-нибудь другому доктору-ползуну, – чтобы вы отправились на Мазариль и кое-кого осмотрели, вы это сделаете?

– Смотря сколько заплатишь.

Прозор вскинула руку, когда я попыталась открыть кошель. Но Квелл отмахнулся от ее возражений:

– Покажи мистеру Клинкеру, что у тебя есть. Он не сбежит с твоими деньгами.

Я высыпала заработанное на маленький низкий стол между креслами:

– Ну вот. Скажите мне, достаточно ли этой суммы.

Ползун наклонился вперед, положил передние конечности на стол и начал перебирать пистоли. Потом согнулся еще сильнее; его капюшон опустился ниже, и я видела лишь кончики усиков, которые двигались туда-сюда, целуя и пробуя деньги на вкус, от чего мой завтрак едва не попросился наружу. Пришелец перебирал пистоли один за другим.

– Ну и что? – спросил Хаспер. – Избавь девочку от страданий. Этого хватит или нет?

– Хватило бы для первичного осмотра, – сказал ползун, выбирая из кучки самый ценный пистоль. – Когда природа заболевания будет установлена, определятся и дополнительные расходы.

– Ты спускаешь половину заработка в поглотитель еще до того, как поймешь, может ли этот доктор хоть что-то сделать, – прошептала Прозор.

– Я собиралась отвезти эти деньги домой, независимо от обстоятельств.

– Но тебе же все равно придется платить за проезд куда-то еще, верно?

– Если наймусь в команду, буду зарабатывать с самого начала – и за проезд платить не нужно.

– Там, куда ты отправишься, не будет особого выбора.

Я по-прежнему не могла оторвать глаз от того, что ползун делал с пистолями, как он их ласкал и лизал.

– Значит, первый взнос, – сказал пришелец. – Если тебе нужно больше времени, чтобы обдумать всю сумму…

– Ты так любишь отца, который остался на Мазариле? – спросил Хаспер Квелл.

– Я ничего не говорила про отца.

– В этом не было необходимости.

Ползун положил пистоли и поднял покрытую капюшоном голову, чтобы посмотреть на дверь, через которую мы вошли. И тут течение времени замедлилось. Люди часто так говорят, рассказывая о подобных событиях, но от этого выражение не делается менее правдивым. Я увидела, как в дверном проеме появилась нога, за ней другая, а потом к этим длинным и тощим ногам прибавилось такое же длинное и тощее тело в черном сюртуке с развевающимися полами, и увенчивала это тело голова с лицом, которое я надеялась не увидеть в Тревенца-Рич.