Я попыталась опуститься на колени рядом с Прозор.

– Она не умерла, дура. Я ее просто оглушил. Я ждал неприятностей, и Проз меня не подвела.

– Ты за это заплатишь.

– Нет, детка. Мне за это заплатят. Принципиальное различие. А теперь, когда ты увидела, что я могу сделать – и сделаю, – будешь паинькой и пойдешь со мной, ага? Впрочем, может быть, и нет. Но с этим я как-нибудь разберусь. – Он порылся в другом кармане и бросил на стол черный браслет. – Надень это на себя, дорогуша, или Прозор получит еще один разряд просто так.

– Нет.

Он направил на нее слизневую пушку и, казалось, собрался выполнить угрозу. Я зашипела от злости и схватила браслет. Тот был из двух частей, соединенных петлей. Я надела его на запястье – на левое запястье! – и защелкнула. Он туго обхватил мою руку, под черной поверхностью вспыхнули огоньки.

– Эту прелесть мне дал доктор Морсенькс, – сказал Квиндар. – Но не переживай. Я не стану его использовать, чтобы влить в тебя какой-нибудь мерзкий препарат. Это просто чтобы следить за тобой, ежели опять попытаешься улизнуть. Браслет говорит, что ты находишься под моей опекой, так что даже не пытайся удрать из Тревенца-Рич без меня.

Квиндар расслабил руку, и слизневая пушка опять просочилась в его рукав. Теперь я не видела оружие, но все еще ощущала как нечто выпуклое и злобное.

Я уставилась на браслет – такой тяжелый и массивный, что мое запястье по сравнению с ним выглядело тонким.

– Какой у него радиус действия?

– Достаточно большой, детка. Но держись рядом с Видином – и скоро забудешь, что он на тебе надет.

– Я действительно сожалею об этом, – сказал Хаспер Квелл, поднимая руки в жесте капитуляции, как будто не сыграл никакой роли в моих бедах.

Я осушила стакан, к которому до той секунды почти не притрагивалась:

– Позаботься о Прозор, когда она придет в себя. Скажи, я сожалею, что втянула ее в этот бардак, но со мной все будет в порядке. И еще: скажи ей, что я не передумала.

Хаспер Квелл уставился на меня своими глазами-трубами:

– По поводу чего?

– Прозор поймет, – ответила я.

В трамвае, который вез нас обратно в порт, я намеревалась сохранять угрюмое молчание, не испытывая нужды облегчать ему задачу. Но что-то все собиралось и собиралось во мне, пока не настал момент, когда я уже не могла это сдерживать.

– Ничего не получится, Квиндар. Ты думаешь, что знаешь меня, но это не так.

– Ты сбежала и устроила себе небольшое приключение, детка. Но это не меняет того, кто ты есть и кем ты не являешься.

– Меняет. И каждая секунда, которую я провожу в твоем плену, увеличивает число твоих неприятностей.

– Все претензии – к законникам, – парировал Квиндар.

На выездной таможне чиновники внезапно проснулись в достаточной степени, чтобы заметить тощего и страшного, как мертвец, мужчину и молодую девушку, что следовала за ним. Не думаю, что мой хмурый, надутый вид мне сильно помог. Но Квиндар был целиком и полностью уверен в своих документах, и никакие протесты с моей стороны не могли пресечь его краснобайство.

– Там все написано, мальчики, все разложено по полочкам, как полагается, – сказал он, улыбаясь таможенникам, засунув большие пальцы за ремень и распахнув сюртук в наглой уверенности, что никто не обнаружит его слизневую пушку. – Девчушка недовольная, это факт, но если бы она согласилась вернуться тихо-мирно, ее мамаше и папаше не пришлось бы привлекать к делу славных законников. Так или иначе, не извольте беспокоиться. Мы следуем прямым рейсом обратно в Маз, каюты у нас респектабельные, и в конце концов она вернется в любящее лоно семьи. Впрочем, это будет не так уж скоро, судя по дрянному сиянию ее кожи!

Ни секунды не думайте, что я сдалась. Конечно, то, как он поступил с Прозор, оставило мои паруса без фотонов, но, если вдуматься, это было к лучшему, ведь если бы я упорствовала, он причинил бы вред нам обеим. И еще я все время царапала браслет, пока кровь не потекла из-под ногтей, пытаясь его снять. Но у меня ничего не вышло, и я понимала, что не смогу сбежать, пока он цепко держит мою руку. Я, наверное, могла бы какое-то время скрываться в Тревенца-Рич, но это не помогло бы добраться до Босы. Кроме того, в моем котелке начали вырисовываться смутные очертания нового, лучшего плана: они постепенно делались все более четкими, как сигнал на экране подметалы. Пока что я не видела его целиком – лишь кусочки, обрывки. Но я знала, что он подразумевает терпение. И было кое-что еще. Здесь, в Тревенца-Рич, вскоре все должны были узнать, что случилось со мной и Прозор, а я не хотела, чтобы при виде моего лица каждый разумник мгновенно вспоминал про Босу Сеннен. Дело не только в том, как я выглядела. Зараженные светлячком встречались не так уж редко, в особенности среди космоплавателей, но и заурядным явлением это не было. Если бы я отправилась в другой мир – а ведь именно это я и собиралась сделать, – у меня появлялся шанс разорвать связь.

Мне пришло в голову, что «другим миром» с тем же успехом мог стать и Мазариль.

– Хватит дуться, детка, – сказал Квиндар, волоча меня за собой. – Этот мелкий шрифт связал по рукам и ногам нас обоих. Если хоть один волосок упадет с твоей головы, мне придется искать новую работу.

– Если хоть один волосок упадет с моей головы, – уточнила я, – тебе придется выдумывать новый способ сходить в туалет.

– Ну разве можно так выражаться? Покидая Мазариль, ты была утонченной, образованной барышней. Меня еще и обвинят в том, что я вернул изгаженный товар, да?

– Ты сам обгадишься, Видин. Просто веди меня к кораблю. А потом держись подальше.

– Учитывая твои представления о светской беседе, с превеликим удовольствием.

Как только Квиндар доставил меня на борт, самая трудная часть его задания была выполнена. Он не думал, что я сумею устроить какую-нибудь пакость на корабле, поэтому меня не стали запирать в каюте на все время пути, что в любом случае было бы против правил. Я не могла сбежать после того, как корабль отчалил, а если бы попыталась спрятаться, Квиндару просто надо было бы отследить сигнал браслета, который так любезно предоставил доктор Морсенькс. С собой у меня был узелок с пожитками, кошелек с пистолями – Квиндар его не тронул, – и таков был мой удел. Мне выделили помещение размером с чулан рядом с его каютой, которая была чуть больше. Переборка оказалась достаточно тонкой, чтобы по ночам я терпела его храп и бульканье. Лучше бы по соседству кричала Гарваль…

Нашим транспортом был балкерный клипер, в котором кому-то взбрело в голову соорудить пассажирский отсек. Он был намного больше и медлительнее «Монетты» или «Куртизанки», с многочисленной командой на зарплате у одной из транспортных компаний; кто-то даже устроил так, что части корабля вращались, словно мясо на вертеле, – и можно было ходить по прогулочным палубам, есть и спать так же, как на поверхности какого-нибудь мира. Однако в остальном принципы его работы не сильно отличались. Мы стартовали на ионных, затем выпустили паруса, чтобы сойти с орбиты и начать долгое падение обратно к Собранию. Когда мы были в пути уже шесть часов, я отыскала иллюминатор, из которого открывался вид на веретено Тревенца-Рич, который становился все меньше, и меня охватила смесь печали и сожалений о том, что все обернулось таким вот «прелестным» образом. Я провела половину жизни в мечтах о Тревенца-Рич и головокружительных возможностях, которые предоставляло это место, а теперь их у меня отняли, вместе с единственным человеком во всех мирах, не считая сестры, которого я осмеливалась считать истинным и честным другом.