Со своей стороны шериф и Дуглас изъездили все городские закоулки в поисках свидетелей, видевших, как накануне после полудня мимо проезжал коричневый «датсун». Они начали с западных окраин, чтобы проверить, не солгала ли Джойс, не возвращалась ли она на ферму со своим сообщником, любовником, головорезом или послушной жертвой, но никто не видел ничего похожего на «датсун». Затем они направились на север, и там один из рабочих, предыдущие два дня копавший траншею, а также почтенная кумушка, проводившая время у себя в саду, расположенном возле дороги, вспомнили такую машину с парочкой в кабине. Рабочий даже весьма точно описал пассажирку: он как раз пил пиво, чтобы освежиться, ибо стояла адская жара, когда рядом проехал автомобиль, и его взгляд встретился со взглядом девицы, которая, по его мнению, была красивая, но грустная, и на его вкус слишком тоща. Так что Джойс только что заработала очко. Джарвис направил Дугласа в сторону Клируотера, проверить мотель, который описала им Джойс, и попросить местные власти помочь им найти географа, зарегистрированного в Огайо. Тем временем шериф заехал к Тайлеру Клоусону спросить его, что он делал накануне в начале первого. Он не забыл, что больше двадцати лет назад Йон Петерсен изувечил Клоусона, и хотя для большинства срок давности уже истек, изуродованное лицо Тайлера и его исковерканная жизнь все еще могли считаться вполне весомым мотивом. Особенно если Тайлер оказался под действием алкоголя или же впал в депрессию. Иногда месть могла напомнить о себе неожиданным импульсом, выбиться из глубин памяти по вине какого-нибудь слова, запаха или звука и превратить вполне порядочного человека в боевую машину, ослепленную зовом возмездия. Такое уже бывало, особенно здесь, где вражда между патриархальными семьями передавалась из поколения в поколение, разжигая воинственные пережитки, выходящие за грани разумного. Но Тайлер Клоусон, чей толстый вспухший шрам все время, пока он говорил, извивался на лице, словно огромный червяк, имел самое прочное алиби: он работал на автозаправке и сумел составить список из полудюжины лиц, все из местных, готовых засвидетельствовать, что его там видели в промежутке с тринадцати до пятнадцати часов. Джарвис старательно записал каждое имя, хотя он знал, что Тайлер не мог ему соврать, особенно когда услышал имя миссис Бромиш, фанатичной, но неподкупной прихожанки методистской церкви.

В конце дня, иссушенный жарой, Джарвис заехал к Аль Метцеру, чтобы купить себе ледяного рутбира. Они немного поболтали, лавочник истекал крупным потом (он стал таким толстым, что Джарвис удивлялся, как это он еще жив), затем шериф перешел улицу и сел в тени на скамейку перед своим офисом. Итог первых допросов однозначный: Йона Петерсена ненавидели все, он пребывал в ссоре с большинством семей в городе, но этого недостаточно, чтобы сделать из них убийц. Должна быть веская причина, чтобы подняться на холм и практически оторвать ему голову, скрутив ее на сторону. А самую очевидную причину назвал его собственный сын: Йон, похоже, питал слабость к молоденьким девушкам. Для такого ответственного человека, как Джарвис, это было столь же страшно, сколь невыносимо. Как подобный стервятник мог процветать во вверенном ему округе, а он даже не подозревал об этом! Вдобавок Йон Петерсен! Джарвис осыпал себя упреками. Он вспомнил, что как-то раз Джилл сказала ему про одну из мамаш, та не раз видела околачивавшегося у школы Йона Петерсена и боялась, что он продает школьникам наркотики, но Джарвис не придал этому значения, полагая, что Петерсен, конечно, мерзкий тип, но не похож на дилера, а еще меньше — на человека со связями. Господи, ведь он же видел бездонный взгляд этого мерзавца, когда тот был еще мальчишкой, уже тогда от него пробирала дрожь! Как он мог допустить, чтобы Йон вырос в тени Карсон Миллса, как не подумал о том, что с годами тот станет еще хуже? Какой дьявольский оптимизм повлиял на него, какой шериф мог похвастаться тем, что защищает своих сограждан, будучи последним из гуманистов? Возможно, он единственный на весь округ, кто носит сапоги и стетсон, но ни одного ствола на поясе, и даже в бардачке своего автомобиля! И это он, он, шериф!

Джарвис выпил половину бутылки рутбира и успокоился. Надо вести расследование в этом направлении. Отец девочки, подвергшейся нападению Йона Петерсена, возможно, предпочел сам осуществить правосудие, вместо того, чтобы обращаться к слепому представителю закона. А если это именно так? Что сделает Джарвис, если обнаружит, что один из тех бравых парней, кого он каждый день встречал на улице, внезапно разъярился, узнав об изнасиловании дочери? Арестует ли он его, чтобы отправить в суд Вичиты, где его станут судить незнакомые люди, которые ничего не знают о его жизни, о том, что он хороший отец семейства, верный друг, честный работник? Джарвис погладил седые усы. Всему свое время, подумал он. Час решения вопросов личной этики еще не настал, сейчас важно найти истину.

Он прикончил бутылку, но остался сидеть. Что-то еще не давало ему покоя. Призрачная мысль, порхавшая на обочине его сознания. По поводу того, что рассказал мальчик, Райли. Джарвис силился вспомнить, но в голову ничего не приходило. Когда ребенок об этом упомянул, он сразу насторожился, но деталь, упомянутая Райли, быстро изгладилась дальнейшим его рассказом, подобно написанному на песке слову, смытому вскоре прибоем. И пока молочная пена памяти возвращалась в открытое море, Джарвис исследовал берег своих воспоминаний, пытаясь прочесть там нужное слово, от которого остались лишь бороздки и колечки, начертанные круглым детским почерком. Ничего не поделаешь. И тем не менее он был именно здесь, исчезающий отпечаток слова, ставшего нечитаемым. Как все же бесит эта неумолимая старость!

Через пять минут Джарвис, отчаявшись, сдался. Бросив пустую бутылку в мусорный ящик на тротуаре, поскрипывая больными суставами, он пошел к себе в офис. Сначала он попытался восстановить генеалогическое древо Петерсенов и подчеркнул два имени: Ракель и Ханна. Ингмар мертв, и хотя его труп так и не всплыл в Слейт Крик, никаких сомнений не оставалось, что все это время кости вспыльчивого фермера кисли где-нибудь под илистыми речными наносами. Оставались две женщины, тетки Йона, одна из которых, прежде чем уехать из штата, вышла замуж за одного из сыновей Дикенера, а другая напоминала гарпию, выскакивавшую из своего укрытия в тот момент, когда ее меньше всего ждали. Были ли у них веские причины иметь на него зуб? Что касается первой, то в это, похоже, трудно поверить, она уже много лет не появлялась в округе. Что касается другой, Ракель, шептались, что после смерти старого Ингмара Йон выставил ее за дверь, избив и, по сути, ограбив. Это вполне могло считаться мотивом, хотя Джарвису и не верилось. Но ее надо отыскать — хотя бы послушать, что она скажет.

В этот вечер Джарвис, сидя на крыльце дома под просительным взглядом Санни, поужинал тунцом в томате, даже не вынимая его из банки, а потом оба товарища, пользуясь вечерней прохладой, отправились на прогулку вдоль рядов кукурузы. Вернувшись, Джарвис застыл перед пачкой Пэлл Мэлл, гордо возлежавшей на подоконнике при входе, и непонятно, шла ли речь о каком-то фетише или о провокации. После смерти Рози он едва не вернулся к своим старым привычкам курильщика, однако сдержался. Ради нее он не имел права. Тогда-то он и положил здесь пачку сигарет и с тех пор каждый день проходил мимо, чтобы проверить силу своей воли, а, главное, жизнеспособность своей любви. Он знал, что в тот день, когда он возьмет хотя бы одну сигарету, это будет означать, что Рози ушла уже очень давно, и настало время отправиться вслед за ней.