— Я стояла, прижавшись спиной к дровяной печи.

Сделав над собой усилие, Джарвис мысленно представил себе обстановку внутри фермы и сосредоточился на старой пузатой печи. За ней находилось окошко, даже два: Йон мог кого-то увидеть.

Испытующим взглядом шериф окинул дрожащую девочку.

Хрупкая, она находилась в состоянии шока. Он не мог себе представить, чтобы даже охваченная ужасом, она сумела свернуть мужику шею с такой силой, что разорвалась даже кожа. Нет, это невозможно.

Он взял свою шляпу и встал.

— И последнее, — произнес он, — ты помнишь, в котором часу ты приехала к Петерсенам?

— Наверное, час спустя после полудня, или полтора часа. Я только что вышла после завтрака и шла к старой плавильне встретиться с приятелями, когда автомобиль мистера Петерсена остановился рядом со мной.

— И в котором часу ты вернулась домой?

Мейпл пожала плечами.

— Где-нибудь в половине третьего или в три. Обратный путь занял у меня не меньше часа, особенно потому, что я избегала дорог, опасаясь, что он…

— Понимаю. В ближайшие дни тебе понадобится поддержка твоих родных, поговори с ними, станьте дружной семьей, ты найдешь силы в этом единстве. Ты ведь ходишь в методистскую церковь?

— Да.

— Мне кажется, я видел тебя в церкви. Не бойся пойти на исповедь к пастору Алецце, он выслушает тебя и найдет нужные слова, чтобы помочь. Мейпл, мне надо кое-что тебе сказать, прежде чем ты узнаешь об этом от кого-нибудь другого и у тебя могут появиться неправильные мысли: Йон Петерсен мертв, он убит, совсем недавно, после твоего бегства, и я хочу, чтобы ты знала, что твоей вины тут нет. Согласна? Не заблуждайся на этот счет, это важно.

Лежащие на простыне руки девочки сжались в кулаки.

— Чего бы он ни наговорил тебе, — снова начал шериф, — тебе не в чем себя упрекнуть. Это он был манипулятором.

В глазах девочки промелькнул слабый отблеск. Страха или облегчения? Джарвис не мог этого определить.

— Так, значит, мы, я и моя семья, не будем гореть в аду? — едва слышно спросила она.

Джарвис посмотрел на нее с улыбкой, притянувшей к себе гирлянды его многочисленных морщин.

— Нет, дорогая, ад для очень маленькой горстки очень плохих людей, и ни одно доброе и любимое Богом существо никогда не попадет туда.

— Вы действительно считаете, что Бог меня любит?

— Как сказал бы во время проповеди один наш знакомый, «раз тебя любят многие, значит, ты любима всеми».

Слегка приподняв уже надетую шляпу в знак прощания, Джарвис подошел к двери, и тотчас по другую ее сторону раздался скрип. Он понял, что Янис все слышала. Между тем Мейпл в спину задала ему еще один вопрос:

— А правда, что мистер Петерсен вышел из ада?

На этот раз старый шериф взял паузу на размышление и только потом ответил:

— Боюсь, что так.

— Значит, чудовища существуют?

— Мне бы очень хотелось ответить тебе, что нет, но это будет ложь взрослого ребенку, а мне кажется, что ты уже выросла.

В Джойс Петерсен осталось жизни не больше, чем в чучеле койота, и где бы она ни появлялась, она занимала так мало места, что ее никто не замечал. Несмотря на все попытки Беннета и звонки Джарвиса, она оставалась невидимкой, и проблема ужина встала перед шерифом со всей ее остротой. Джилл предложила взять Райли к себе, но Джарвис чувствовал, что она уже на пределе, и, как шериф, предпочел взять ответственность на себя. Он позвонил Аль Метцеру, а затем мистеру Бромишу, коллекционировавшему слухи, как некоторые коллекционируют жестянки из-под пива, и спросил, не видели ли они недавно тетку Петерсен, старую деву, обитавшую чуть ли не на улице, но никто ему толком ничего не сказал. Ракель вела себя словно куница, появляясь из ниоткуда, а когда ей надо было поесть, она, похоже, обходила городские помойки. Джарвис позвонил лютеранскому пастору, но столь же безуспешно, однако Малкольм Тьюна пообещал расспросить свою паству. Джарвис полагал, что в столь печальную минуту мальчик должен находиться с кем-то, кого он знает, кто его поддержит, хотя для ребенка, только что потерявшего отца, он вел себя слишком спокойно. Страх и горечь, взращенные Йоном за эти годы в сыне, теперь, когда не стало этого сгустка сокрушительной ненависти, превращались в редкие моменты скорби, и остаток неконтролируемой сыновней любви время от времени вызывал у мальчика потоки слез.

Стрелка больших часов в приемной шерифа показывала почти двадцать часов, когда Джарвис обратился к Райли. Мальчик выпил две бутылки «Дайет Райт» и съел пару батончиков с арахисовой пастой.

— Хочешь есть? Я имею в виду что-то более плотное, чем эти штучки?

Райли пожал плечами.

— Я вполне могу обойтись на ужин батончиками «Ризес», если вам так проще.

В ответ Джарвис улыбнулся. Затем нахлобучил на парнишку собственную шляпу и велел следовать за ним.

— Какой же из меня шериф, если я не могу обеспечить горячим ужином парнишку из нашего города?

Они сели в машину шерифа, и тот замедлил ход перед забегаловкой Таннера, так как хотел купить мальчику гамбургер, однако быстро спохватился. Час уже поздний, новость об убийстве Йона Петерсена явно распространилась по городу, и вряд ли ребенку приятно оказаться мишенью для любопытных глаз в вечер смерти отца.

Джарвис Джефферсон втолкнул Райли в прихожую своего дома. В ней слегка пахло затхлостью и мускусом, хотя старик и открывал несколько окон.

— Насколько я понял, ты любишь собак.

— Да.

— Вот и хорошо. Пока я готовлю ужин, надо выгулять Санди. Можешь это сделать вместо меня? Пойдите за дом, в сад, на сегодня ему будет вполне достаточно.

Увидев черно-бело-рыжего английского сеттера, скорее всего годовалого, не больше, который, виляя хвостом, бросился к нему, Райли просиял.

— Не думал, что у вас есть собака.

— Почему?

— Мне казалось, что у вас, скорее, должна быть жена.

Джарвис улыбнулся. Но вслед за улыбкой острая боль пронзила бетонный панцирь, за которым скрывались лучшие воспоминания его жизни, и уколола его в самое сердце.

— Ну, знаешь, могут быть и обе, — ответил он очень тихо.

— Тогда почему у вас нет жены? Так вам было бы проще управляться с обедом, тем более что вы довольно старый, — с детской простотой заметил Райли.

— Я был женат, — хриплым голосом произнес Джарвис, — почти сорок девять лет.

Райли, кажется, здорово удивился.

— У-у, значит, вы, действительно, очень старый. А почему миссис Джефферсон здесь больше нет?

— Потому что она меня не слушала.