Пока я все это натужно вспоминал, оба венгерских легких танка прошли мимо изгороди сторожки лесника и исчезли из виду в глубине старой просеки, оставив после себя только сизые облака выхлопного газа. Да и стрельба, кажется, стала перемещаться уже куда-то за наши спины.

– Пшеки уже слиняли или мне только так кажется? – спросил я у графини, хотя сам уже был вполне в этом уверен.

– Да, не идиоты же они, в самом деле, – ответила она и тут же уточнила своим привычным зловещим шепотом: – Снова забудьте свой русский язык на какое-то время! Сюда идут!

Мне уже успели надоесть эти ее постоянные «заткнитесь, сюда идут», но куда же деваться, если у нас здесь получается не жизнь, а самый натуральный проходной двор? Хотя, наверное, хорошо, что все-таки была возможность предугадывать появление разного рода нежелательных лиц.

Через распахнутую дверь сарая я видел, как на хутор вошли разомкнутой цепочкой пятеро солдат в очень странной коричневатой форме дизайна скорее Первой, чем Второй мировой войны, с темно-голубыми или светло-синими прямоугольными петлицами с заостренными углами на воротниках мундиров. Кавалерия, что ли? Но тогда почему без лошадей, сабель и шпор? Хотя, какие на хрен шпоры – они все были в ботинках с обмотками. На головах приближающихся солдат были какие-то слишком уж объемные пилотки с многочисленными пуговицами, более всего похожие на немецкие егермютце с оторванными козырьками. Один солдат нес на плече весьма странный пулемет с длинным стволом в дырчатом кожухе и торчащей слева из казенника, похожей на очень толстый автоматный рожок гнутой обоймой («Солтурн» 31 М, понял я), еще у одного был длинный, скорее напоминающий своим сплошным деревянным ложе карабин, автомат 39 М, остальные были вооружены очень характерными магазинными винтовками Манлихера 33 М или 35 М. По этому оружию, категорически неарийским рожам, а также полевым красно-бело-зеленым кокардам на пилотках было до слез ясно, что перед нами не что иное, как Королевская венгерская армия, она же Хонведшег. Собственно, мне это стало понятно уже при появлении танков.

Самым смешным обстоятельством было то, что в начале 1940-х гг. у венгров вроде бы было королевство, но при этом и в помине не было никакого, даже самого завалящего короля – его вакантную должность «временно» занимал адмирал Хорти. При этом, хотя главой венгерского государства был бывший австро-венгерский адмирал, даже намеки на военно-морской флот у здешней Венгрии отсутствовали в принципе, не считая речной военной флотилии с доставшимися в основном от австрийцев мониторами и бронекатерами на Дунае. Такая вот «держава контрастов».

Что тут сказать – венгры, это, конечно, было несколько лучше, чем немцы, но однозначно хуже, чем любая из союзных армий антигитлеровской коалиции.

– Что – ваши дорогие мадьяры нарисовались? – шепотом уточнил я у графини по-немецки.

– Кажется, да, – прошептала она в ответ. Ну что же, пусть теперь радуется появлению здесь своих якобы «соотечественников». Наша графиня так хотела добраться до Венгрии – и вот она к ней сама притопала, на своих двоих.

Венгерские солдаты, явно никуда не торопясь, подошли чуть ближе к нам, и один из них (тот, что с автоматом, вблизи на его петлицах я рассмотрел три мелких шестиконечных звездочки белого металла, а на погонах три лычки – старший сержант или еще какой-то унтер-офицер?) наконец-то заметил открытую дверь сарая и двух убитых поляков, лежавших перед ней.

– Kijojon! – заорал он, немедленно прицелившись из своего 39 М в приоткрытую дверь сарая. Остальные венгерские вояки тоже разом повернулись в нашу сторону и вскинули стволы. Видно было, что их пулеметчику явно тяжело держать свой «агрегат» на весу. Варварский у них, конечно, язык, но и без всяких переводов было понятно, чего они хотят.

– Ne loj! Azok! – крикнула им в ответ на том же языке Ката и, поднявшись с пола, встала в полный рост в дверном проеме, явно не опасаясь, что ее в тот момент могли невзначай продырявить сразу из пяти стволов.

– Прихватите мои вещи! – попросила она по-немецки, делая шаг наружу. Так мы и вышли на не очень свежий воздух. Впереди графиня, а за ней я, держа в руках ее пальтишко и чемоданчик. Все как всегда, при посторонних изображаем слугу при ее царственной персоне.

– Allj! Ne mozdulj! Kezeket fel! – скомандовал тот же унтер. Ката, а за ней и я (аккуратно поставив на землю чемоданчик и положив на него пальтишко) послушно подняли руки. Однако, спустя минуту, увидев перед собой «достойного противника» в лице беременной женщины, гонведы стушевались и разом опустили стволы.

Дальше Ката шагнула им навстречу, отряхнула платье и бойко закалякала с унтером по-венгерски, похоже стремясь убедить этих хортистских ореликов в том, что мы вообще-то свои в доску, были в плену у поляков и теперь очень рады их всех видеть. Впрочем, здесь все было на таком бытовом уровне, что я уже не понимал даже отдельных слов. Унтер что-то ей ответил и убрал свою волыну за плечо.

Потом графиня обернулась и по-немецки сказала, что я могу опустить руки, а один из солдат по команде сержанта куда-то побежал. Ну то есть как побежал – быстро пошел. По прошествии буквально пяти минут тот же солдат вернулся, уже на пару с молодым и усатым высоким офицером в столь же диковинной, как у его подчиненных, старомодной форме, с планшетом и пистолетной кобурой на боку, плюс автомат 39 М на плече. На обшитых витиеватым золотым шнуром синих петлицах офицера было по одной крупной золотенькой шестиконечной звездочке с каким-то то ли цветком, то ли венком в центре, а на обшлагах рукавов – по одной золотой планке. Кажется, лейтенант или поручик, если я верно помнил насчет венгерских офицерских званий. На голове у офицера была похожая на перевернутый котелок жесткая кепи в стиле иллюстраций к произведениям Ярослава Гашека, с разлапистой кокардой, защитным чехлом и лаковым козырьком. Шпор на его запачканных пылью и лесной зеленью высоких сапогах я не увидел. Выходит, это было пехотное подразделение какой-то венгерской кавалерийской дивизии? Или кавалерия Хонведшега, в соответствии с общемировой модой, уже успела оседлать танки?

– Szia! – сказала офицеру Ката и заулыбалась.

Напустивший на себя чрезмерную важность офицерик представился графине, галантно приложив палец в кожаной перчатке к козырьку кепи и назвавшись «поручиком Келеменом» – и это все, что я сумел понять из сказанного им. Далее он проверил наши с Катой документы, одновременно заведя с графиней (прозвучало знакомое мне венгерское словечко «grofno») какой-то, как мне показалось, довольно отвлеченный разговор.

Кажется, он искренне обрадовался (это было видно по его лицу), встретив здесь подобное чудо в перьях, в лице этой, с позволения сказать, «венгерской дворянки», и в начале разговора даже прозвучало что-то, вроде смутно знакомого мне «csok kezeli» (т. е. «целую ручки»). Ката внимала. Она стояла перед поручиком и смотрела на него снизу вверх, выкатив живот и уперев руки в поясницу, с самым беззащитным и невинным видом. Что в этот момент на самом деле творилось в ее симпатичной голове – я боялся даже представить.

Пока они ворковали подобным образом, я присматривался и прислушивался. Дым от разрывов понемногу рассеялся, пыль осела, и, как оказалось, хуторские постройки почти не пострадали, во всяком случае, ничего не горело. Других убитых, кроме двух лежащих у сарая рядом со свежими воронками, видно не было. Зато на крыльце самого большого дома появилась та самая баба, которая вчера приносила нам суп. На сей раз она нацепила черный платок и темную кофту, от чего стала выглядеть значительно старше своих лет. Подошедший к ней венгерский сержант заговорил с «лесничихой» на ломаном немецком, и она тут же ответила ему на том же языке. Как я понял, диалог свелся к ответу на вопрос «есть ли на хуторе бандиты». Разумеется, ушлая тетка ответила, что никаких бандитов тут нет и вообще она ничегошеньки не знает. Думаю, если бы венгры капитально обшарили весь хутор, включая погреба, они бы нашли много интересного. Хотя, с чего я решил, что эта «женщина Яга» помогала Армии крайовой из каких-то там идейных соображений? Тоже мне, великопольская патриотка. Как показывает практика, подобная европейская публика сплошь и рядом помогала разного рода «борцам за свободу» либо за деньги, либо под дулом пистолета, т. е. под страхом расстрела.