Маленькая металлическая деталь, к которой крепился руль, сильно отличалась блеском от всего остального. Разве может папа этого не заметить?

Я отворил дверь и вошел в дом. Если меня встретит папа, я просто повешу куртку на обычное место. Если же он не покажется из кабинета или из гостиной, я поднимусь наверх в куртке, спрячу конфеты в комнате и спущусь вниз уже с пустыми карманами. Если он тогда встретит меня и спросит, почему я бегал в куртке наверх, я скажу, что мне так приспичило в туалет, что я не успел ее снять.

В доме не было слышно ни звука.

Хотя нет — вот! Значит, он наверху.

Я осторожно снял ботинки и прошел через коридор к лестнице, поднялся наверх и зашел в ванную. Расстегнул молнию, вынул пипиську и пописал. Спустил воду, помыл холодной водой руки, дождался, когда в трубах перестанет гудеть, и только тогда открыл дверь. Метнув взгляд в сторону гостиной и убедившись, что там все тихо, вошел к себе в комнату, отвернул одеяло, повыгребал из карманов конфеты, накрыл их одеялом и вышел на площадку.

— Это ты, Карл Уве? — спросил из гостиной папа.

— Да, — отозвался я.

Он показался на пороге.

— Где ты гулял? — спросил он.

— Ходил в Гамле-Тюбаккен с Гейром, — ответил я.

— Что вы там делали?

Губы стиснуты. В глазах холод.

— Да так, ничего особенного, — сказал я, радуясь, что совладал с голосом. — Просто гуляли.

— Почему на тебе куртка?

— В туалет очень хотел. Сейчас сниму.

Я пошел вниз. Он вернулся в гостиную. Я повесил куртку и снова пошел наверх. Меня тревожило, что конфеты лежат там, едва прикрытые. Зажег маленькую настольную лампу с круглым жестяным абажуром. Продолговатая лампочка наполнила свой домик желтым светом. Сел на кровать. Натянул как следует одеяло.

Что еще?

Во мне боролись противоречивые чувства. Я то готов был расплакаться, то меня переполняла кипучая радость.

Я вынул книжку про Вселенную, раньше принадлежавшую папе, он дал мне ее почитать, когда я болел и лежал в кровати. В ней было множество рисунков, изображавших будущие полеты в космос, как они виделись художнику. Они придумали все: снаряжение астронавтов, форму ракет и поверхность других планет.

Из коридора послышались папины шаги.

Он открыл дверь и посмотрел на меня с порога.

Стоял, не заходя и не говоря ни слова. Я захлопнул книжку и выпрямил плечи. Кинул взгляд туда, где лежали конфеты.

Из-под одеяла ничего не торчало.

— Что у тебя там? — спросил папа.

— Где — там? — удивился я. — О чем это ты? Ничего там у меня нет.

— Под одеялом, — сказал папа.

Он подошел к кровати и отдернул одеяло.

— Ты что, малый? Вздумал мне врать? — сказал он. — Врешь родному отцу?

Он схватил меня за ухо и крутанул.

— Я ничего такого не сделал, — сказал я.

— Откуда это у тебя вдруг конфеты? Откуда ты взял деньги, чтобы их купить?

— Мне их дала одна старушка! — сказал я, начиная плакать. — Я не делал ничего плохого.

— Одна старушка? — спросил папа и крутанул мое ухо посильнее. — С чего бы это какая-то старушка стала давать тебе деньги?

— Ой! Ой! — вскрикнул я.

— Молчи! — сказал папа. — Ты мне наврал. Я прав?

— Да. Но я ничего такого не делал, — сказал я.

— Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю! Ты наврал?

Я поднял голову и посмотрел на него. Глаза у него сверкали от злости.

— Да, — сказал я.

— А теперь говори, откуда ты взял деньги. Понятно?

— Да. Но мне правда дала их одна старушка! Мы ей помогли.

— Кто — мы?

— Мы с Гейром и А…

— Вы с Гейром и еще кто?

— Никто. Только мы с Гейром.

— Ах ты врунишка! Давай, пошли со мной!

Он снова крутанул мне ухо и одновременно потянул за собой, невольно заставив встать. Я всхлипывал и рыдал, внутри у меня было пусто.

— За мной в кабинет, — сказал он, по-прежнему держа меня за ухо.

— Не… делал… я… ничего плохого, — сказал я. — Деньги… нам… подарили.

Он с такой силой толкнул дверь, что она, отлетев, стукнулась о стенку, волоком вытащил меня через порог на лестницу. Там немного приотпустил.

— Откуда ты взял эти деньги? — потребовал он. — И чтобы мне без вранья!

— Мы помогли… одной старушке.

— Чем это?

— Это… дерево… дерево… застряло в ручье. Мы его… вытащили.

— И за это она дала вам денег?

— Да.

— Сколько дала?

— Пять крон.

— Ты врешь, Карл Уве. Откуда ты взял деньги?

— Я НЕ ВРУ! — выкрикнул я.

Его рука размахнулась и ударила меня по щеке.

— Не ори! — прошипел он.

Выпрямился.

— Но существует способ узнать, как было дело, — сказал он. — Я позвоню той старушке и спрошу, правда ли это.

Говоря это, он пристально смотрел мне в лицо.

— Где она живет?

— В… в… Гамле-Тюбаккене, — сказал я.

Папа отошел к телефону на письменном столе, снял трубку и набрал номер. Приложил трубку к уху.

— Да, алло, — сказал он. — Моя фамилия Кнаусгор. Я насчет моего сына. Он говорит, что вы дали ему сегодня пять крон. Это так?

Наступила пауза.

— Нет? К вам сегодня не приходили два мальчика? Вы не давали им пять крон? Да, понимаю. Простите за беспокойство. Большое спасибо. Всего доброго.

Он положил трубку.

Я не верил своим ушам.

Он посмотрел на меня:

— Она не видела никаких мальчиков. И уж во всяком случае никому не давала пять крон.

— Но это же правда! Она дала нам пять крон.

Он покачал головой:

— Она сказала другое. Все! Хватит врать. Откуда у тебя взялись эти деньги?

Слезы снова хлынули у меня ручьем.

— От… нее… от… этой… старушки! — выговорил я сквозь рыдания.

Папа пристально посмотрел на меня.

— Похоже, мы не добьемся толку, — сказал он. — Сейчас ты пойдешь в свою комнату, заберешь оттуда эти конфеты и выкинешь в мусорное ведро. А потом вернешься к себе в комнату и останешься там до вечера. А я еще потолкую о случившемся с Престбакму.

— Но они же не мои! — сказал я.