домой – те же старые вещи, те же книги на полках, то же равнодушие к уюту. Лялька болела, открыла ему в халате и тапочках и застеснялась чудовищно.

Он встряхнул ее хорошенько и сказал:

– Я все узнал про кутюрье. Учат в училище дизайна и прикладных искусств. Ты слышишь меня – запомни, завтра поезжай и выясни. Я в армию ухожу, буду писать. Теперь твой адрес знаю.

И опять из скорлупы стеснительного ужаса выглянули круглые голубые глаза. Лялька обняла его и пообещала:

– Я все узнаю, я тебе напишу. Я тебе писать буду. Ты мне адрес дай. Или, знаешь, я к твоей маме зайду – она же будет знать адрес, правда?

– Правда, Лялька, она будет тебе рада. Я рассказал, как мы в кино ходили. Она приглашает тебя.

– А тебя далеко или не очень?

– Не знаю, не говорят. Может, не очень, а может, Дальний Восток.

Они поцеловались, и Стив убежал. Последний вечер хотел быть с мамой.

* * *

Во дворе опять маячил Бельды. И нудил:

– Не в службу, а в дружбу. Ну сделай доброе дело, ты же арабский знаешь.

Дело было нетрудное. Надо было пойти в лагманную, там найти Саида и завязать с ним дружбу.

– В смысле? – не понял Стив.

– Передать от меня привет.

– И все?! – не поверил Стив.

– Все, – ласково сказал голубоглазый мерзавец, – и мы квиты.

Проклиная все на свете, утром прямо с вещмешком и в самом затрапезном виде, в котором обычно ребята уходят в армию, Стив решил забежать в лагманную.

Эти частные заведения только начали возникать в Москве и являли собой свободную конкуренцию – кто кого обдурит.

Ранним утром ему удалось прорваться внутрь с криком:

– Мне к главному, срочно, у меня повестка в армию.

Внутри было не убрано, нечисто, с кальянами на полках и с охранником, в грязных шароварах и в театральном мундире, который стоял на страже и был похож на киношного злодея с кривой саблей.

Стив негромко и весомо сказал ему:

– Ассалям алейкум. – И спросил: – Саид где?

Охранник, которого Стив окрестил духанщиком, неуверенно махнул рукой в сторону кухни – оттуда пахло прогорклым маслом и вчерашними наскоро подогретыми лагманами.

Как в американских боевиках крестный отец Саид, обложенный потрепанными томами сказок Шахерезады, вкушал что-то дорогостоящее. На мизинце блистал алмаз размером с перепелиное яйцо.

«Духанщик», ставший визирем, припал к уху крестного отца и зашептал по-русски:

– Важный гость, просит принять.

И ушел в тень, даже совсем исчез – из зала ресторана послышались голоса посетителей.

– У тебя хасада, – вдруг спросил Саид, – вялость, лень, скука. Есть?

– Не знаю.

– Узнаешь. У кого хасада – он пропал, только Аллах поможет. Любишь уединение? Не уверен в себе.

Стив прислушался к себе и понял – есть хасада.

– Змеи, огонь, кровь, мыши снятся?

– Не помню.

– Снятся, я по глазам вижу. Это зависть. Какие суры читаешь?

– Я в армию ухожу.

– Всегда можно найти время. Сафара ходишь? Сухое омовение. Половой акт сделал – омылся. Чистая земля очищает мусульманина не хуже воды. Идешь строем, сделали привал – сразу сухое омовение и намаз. Тогда хасада не страшна. Уйдет от тебя, не будут мыши сниться.

Опять внимательно посмотрел. Стив изобразил напряженное выражение интереса к информации, а сам думал: «Какого хрена я сюда приперся?!»

Саид буквально вонзился в гостя острыми глазами:

– Что хочешь?

– Привет от друга.

– Как звать?

– Бельды.

Долгая пауза. Потом:

– Пусть зайдет.

Помолчали.

– Больше ничего?

– Ничего.

Саид махнул рукой – можешь идти.

Забыв вдруг как надо по-арабски прощаться, Стив вылетел пробкой из лагманной. Тема полового акта была интересной, но не актуальной. Хотя ради Ляльки он был готов есть сухой песок, даже не самый чистый. И совершать намаз. Если понадобится.

* * *

Около лагманной что-то происходило неприятное. Опаздывать на сбор призывников Стив не хотел и начал протискиваться сквозь агрессивную толпу, негромко бормоча строки Омара Хайяма. Его услышали и пропустили. Висело неприятное агрессивное ожидание неизвестно чего.

В это время во двор вбежали двое – Бельды и еще кто-то. В руках у этого «кого-то» было оружие. Бельды, увидев Стива, бросился к нему и спрятался за его спиной.

– Тихо, тихо, – сказал он на ухо. – Ну что, примет меня Саид?

– Примет, примет, – Стив старался скинуть с себя грузного Бельды, но вдруг ощутил: что-то тяжелое тычется в спину.

Стив разозлился:

– Иди к черту, – закричал он, – я на сборный опаздываю, отпусти немедленно.

Мимо уха Стива медленно протиснулся холодный металл, и раздался выстрел. Упал тот, второй, толпа стала стремительно редеть. Через несколько секунд Стив стоял посередине двора совершенно один, если не считать упавшее тело неведомого врага Бельды.

Разбираться в ситуации Стиву совершенно не хотелось, и он побежал к метро, стараясь наверстать время. В голове билось – наверное, Лялька пришла и ищет меня, или мама, – а я ей говорил: не ходи!

Взяли его прямо во дворе военкомата. Как он понял – Бельды навел. Ни мамы, ни Ляльки, слава богу, на проводах не было.

С чистой совестью Всеволод Генрихович Эпштейн предстал перед судом.

Ему в голову не могло прийти, что Бельды, прикрывшись Саидом, свел счеты, с кем надо было, и, не моргнув глазом, свалил все на Стива. Братство поднатужилось и хорошо заплатило адвокату.

Объяснения Стива не были приняты судом, обвинение упорно твердило, что по результатам баллистической экспертизы стрелять мог только он. И показывали схемы, похожие на выкройки джинсов.

Стив просил найти хоть какого-нибудь свидетеля. Судья отклонила просьбу, она говорила только про баллистическую экспертизу. Никакие доводы, никакие характеристики из института и ателье не работали. Дело было состряпано: десять лет колонии за умышленное убийство.

Под громкий плач мамы вместо армии ее мальчик направился отбывать десять лет в места не столь отдаленные. «Накаркал себе дальнюю дорогу, – думала мама, – как его отец. Ничего себе – наследственность».

Лялька писала письма почти каждый день – получал он их редко и скопом с большим опозданием. И не сразу понял, что она давно уже ему ничего не пишет. Попросил маму связаться с ней. Оказалось, что Ольга Токмакова уехала из Москвы в неизвестном направлении.

Дальнейшие поиски ничего не дали. Лялька испарилась. Стараясь хоть как-то выживать, Стив начал шить – сначала костюмы для лагерного спектакля по Шекспиру, потом поварихе Ларисе Дмитриевне – таких обширных масштабов, что ему просто стало интересно, как можно одеть эту груду телес и даже украсить. Удалось. Тогда попросили две охранницы – одна из них была даже хорошенькая.

Стиву нашли помещение, поставили подольскую ножную машинку, принесли инструменты: мелки, ножницы, бумагу для выкроек, карандаши, краски, иголки, нитки.

И заработал кутюрье Всеволод Эпштейн и стал местной достопримечательностью. Свадебное платье сшил дочери начальника – зашибись: она его даже надеть боялась: оно переливалась неизвестными науке стразами и топорщилось брюссельскими кружевами, сплетенными собственноручно Стивом.

Он понял – жить можно везде. Он знал – надо выжить хотя бы ради мамы. Чтобы одеть ее однажды в королевские одежды, в