так и останется в ее голове и будет мешать, то и дело всплывая, и в будущем — как корову — за такие невнятности, которые даже не промычишь, ее могут и наказать…

— Действительно, — согласился Пастух, — что-то тут отдает проекционной относительностью понятий, которая ведет к словоблудию и порождает несуществующее искаженное…

— Тогда, Пастух, я расскажу как могу, не рассуждая о сути случившегося. Хотя, чувствуя под собой вечную твердь поверхности и ощущая над головой незыблемый свод, а также помня свой сущностный вид в том самом зеркале, в которое мы смотрелись, мне совершенно не хочется использовать проекционные описания…

— Что делать, Елена, иначе мы тебя не поймем… Мышлением своим ты опять опережаешь столбы, но объяснить все с сущностной точки зрения пока еще не умеешь…

— И правда, Елена, можешь ты не тянуть, не усложнять и без того непонятное, — попросила Рябинка, — а то и так ум заходит за разум: перестаешь понимать что-либо про себя, воображение уносит в межплоскостное пространство, чувствуешь себя куклой…

— Рассказывай, Елена, проекционно, и наша звездная Мать — свидетель тебе! — сказала Джума и прибавила: — Аллах велик и все видит!

— Итак, — начала свой рассказ Елена, — однажды, будучи еще совсем юной проекцией, в вечерней тишине, редкой в городе, в тишине тихого воскресного дня, я услышала за окном далекий лай одинокой собаки, протяжный, беззлобный, постепенно затихающий лай. Он повторялся, затихая, снова и снова. Мне почудилось, что собака эта лает из какого-то туманного прошлого, не моего личного, но вообще прошлого, где нет никаких событий или проекций, но только заброшенные постройки, маленькие, от каких-то лачуг, до огромных, тянущихся к небу зданий, скрытых в тумане. Как завороженная этим лаем и чувством беспредельной тоски, вызванным им, я вышла из дома, добралась до вокзала, села в отходящую электричку и спустя час, в проекционном, разумеется, исчислении, оказалась на пустынной платформе, окруженной полями и лесом. Здесь начиналась дорога, петляющая по полю, и я пошла по этой дороге, изгибы которой мне показались знакомыми — откуда? Вдруг я увидела мостик через речушку, цветущую лилиями и кувшинками, и чувство, что я здесь когда-то была, еще более усилилось. А вот и поваленное старое дерево на краю леса, вокруг трухлявого ствола которого вился рой белых бабочек, так знакомых, — откуда? Возможно, это было в далеком детстве, возможно, я сбежала с дачи, которую где-нибудь поблизости снимали родители, или из деревенского дома, который тоже, может быть, снимали на лето, или просто родители привезли меня погулять в эти места — к излучине речки, и я, маленькая, исследуя местность, наткнулась на этих бабочек… А может, ничего подобного и не было. Так или иначе, но по факту непонятной мне памяти я как завороженная углубилась в знакомый лес и скоро обнаружила два ряда огромных замшелых деревьев — древних лип, которые раньше, видимо, представляли собой аллею, — тут я вспомнила, как в детстве рисовала акварельными красками эту аллею, как будто бы восстанавливая ее из памяти… Кроны лип совершенно скрывали небо, я двигалась в каком-то огромном, сумрачном, гулком пространстве, пока наконец впереди не возник свет, высвечивающий в конце аллеи дом с колоннами — старинной архитектуры, два флигеля по бокам и еще низенькие постройки… Все это было желто-белым, прозрачным… Я протерла глаза — я здесь бывала!.. Я протирала глаза, но видение не уходило, правда, то тускнело до едва различимого, то снова приобретало контрастность, и поэтому не было смысла приблизиться и проверить, потрогать, реальность я вижу или передо мной открылась иллюзия. Все колебалось, как видимый воздух. Я простояла час или два в полном оцепенении, поскольку воображаемое, очевидно, было настолько реально, что я постепенно стала видеть даже кое-какие детали: окна, широкую лестницу, ведущую в дом, лепнину на портике… Уже в темноте я вернулась к платформе и уехала в город.

С той поры я стала посещать это место, никому не рассказывая о нем. Лай собаки больше не возникал, может быть, только раз — не помню, и я ездила в лес, к старинному дому, просто по настроению — когда охватывала тоска или заряжал надолго занудливый дождь. Ездила очень часто особенно осенью, поскольку именно осенью, в дождь, вечером, стоя под кронами лип, я видела в доме горящие свечи, силуэты проекций, которые передвигались внутри, ходили между домом и флигелями, спускались и поднимались по лестнице, — не знаю, Пастух, что это было: проекции или Тени теней? В другой раз, правда, бывало, дом просто спал — не было никакого света или движения. И никогда не было никаких звуков, полная тишина. Но как-то однажды я приехала к дому поздним вечером и застала в нем бал… Еще двигаясь по аллее, я услышала музыку, сначала вроде бы клавесин, а потом звуки еще нескольких инструментов… Лет к тому времени мне было уже под тридцать… Я была замужем, мужа звали Борис, это была сильная, умная и обаятельная проекция, которая, я почему-то сейчас уверена, наверняка имела родовитую сущность в нашем великом стаде… Все проекционное время Борис посвящал работе и был довольно богат, при этом — не скуп: я тратила сколько хотела и никогда не отчитывалась. Детей у нас не было. Счастлива ли я была? Да, счастлива, насколько может быть счастлива полностью и даже сверх того обеспеченная проекция, но не имеющая детей. Что же касается тех удовольствий, которые, как правильно заметил Пастух, мертворожденные тени обозначают как плотские, то их было много и сразу после замужества, но постепенно, за годы жизни, они превратились в то, что называется исполнением долга. Это понятие, я думаю, чисто проекционное, и никакая корова не сможет его промычать… Итак, я сказала про бал, но это преувеличенно: на самом-то деле я увидела в окнах, светившихся светом сотни свечей, несколько танцующих пар, одетых во фраки и длинные платья, и услышала музыку, кажется вальс. Очарованная увиденным и услышанным, я приблизилась к дому, совершенно не думая, реальность передо мной или иллюзия, — все было настолько прекрасно, что не нуждалось ни в каком правильном понимании, которое, как я теперь понимаю, у проекций и вовсе отсутствует. Мне так хотелось шагнуть вперед, взойти по лестнице в дом и оказаться среди танцующих пар! Но я не позволила себе этого сделать не оттого, что побоялась разрушения иллюзии, а лишь оттого, что была не соответствующе одета: на мне были куртка, брюки и сапоги… Потом музыка стихла, танцующие пары исчезли — как будто бы растворились, свет сотни свечей в окнах стал угасать, но тут возник лунный