Итак, осмотр. Сделать, понятно, ничего нельзя; во вмятину, оставленную балкой за ухом у этой пародии на лошадь, поместится хороший апельсин; самое интересное – что он вообще разговаривает, вот в чем дело: от зоны Брока явно ничего не осталось, ах, тут бы МРТ, но для МРТ надо отправлять Артура в ветлагерь, а доктору Сильвио Белли совершенно не хочется отправлять Артура в ветлагерь, Артура там захапают, а доктор Сильвио Белли хочет его себе – зачем? Ну, есть причина, о которой даже проницательный доктор Сильвио Белли никогда не догадается: маленькому мальчику Сильвио Белли нравится маленькая лошадка; но существует причина поважнее, и взрослый, рефлексирующий Сильвио Белли хоть и без удовольствия, но отдает себе в ней отчет: это сцена, достойная «Капричос», – старый обрюзгший эскулап видит себя в слабоумном молодом жеребчике, который, как в хорошем фрейдистском сне, мелковат. «Нет нужды предупреждать публику, не вовсе невежественную в искусстве, что ни в одной из композиций этой серии художник не имел в виду высмеять недостатки какого-либо отдельного лица». Какой могла бы быть подпись? «Даже так он не разглядит себя: Пусть он светит в эти глаза сколько угодно; все, что он видит, – это собственные страхи». Это все глупости, глупости, ничего похожего, он, доктор Сильвио Белли, в полном порядке, нет у него этих лицевых тиков, нет нарушений памяти, нет подворачивающегося от тремора заднего левого копыта, не смотри сюда, зачем ты себя мучаешь? «Будем наблюдать», – говорит он Роми Зотто и с тех пор каждую неделю наблюдает, светит и постукивает, и водит палочкой мимо носа; теперь ему есть о чем бедовать с Роми Зотто: не заговаривается ли пациент? Легко ли усваивает те истории, которые Роми Зотто для него придумывает? Умеет ли описывать детали? Не бывает ли такого, что недоконь пришепетывает, прилепетывает, заикается (нет, нет, не бывает, правда же, не бывает?). Ползут по радужной пыли военные дрожки, мелькает загнивающий струп у верблюда на бедре (само заживет), доктор Сильвио Белли вспоминает, как холодно Роми Зотто теперь встречает Артура, выходящего из мирпаа, как поджимает губы; доктор Сильвио Белли, укачанный до тошноты, представляет себе, как в полуразрушенной квартире Роми Зотто варит Артуру суп из тунца и консервированной свеклы и спрашивает, делая вид, что ему совершенно безразлично: «На следующей неделе ты снова туда же? Это не упрек, я просто интересуюсь». Доктора Сильвио Белли ждет суп из тунца со свеклой, поджатые губы, напускное безразличие, душно разгорающийся еженедельный скандал. Первый и единственный партнер доктора Сильвио Белли, вышедшего из шкафа в шестьдесят восемь лет, профессор Тель-Авивского университета в старческих трусах и с окладистой бородой, хочет от своего маленького, от своего ушастого мужа (мужа! мужа!) – чего? Обид и мучений, надо полагать. Вот эта оставленная на кухонном столе грязная ложка в кругленькой кофейной лужице, это влажное банное полотенце на кровати, эти маникюрные ножницы, переложенные с одного края тумбочки на другой, и кривой полумесяц грязного ногтя под ними – все это совершенно необходимые человеку, который живет с доктором Сильвио Белли, маленькие обиды и мучения, которые он терпит ради любви; сейчас доктор Сильвио Белли явно приедет позже договоренного времени, Господи, помилуй и помоги, много ли лет мне осталось? – и неужели все они будут вот с этой мукой, с этим комом темной вины, злости и стыда в животе? Доктор Сильвио Белли закрывает глаза, от жестокой дорожной тряски дергаются у него в голове картинки: темная кухня, дергающийся свечной огонек, человек, который живет с доктором Сильвио Белли, начинает с вопросов и претензий, голос его дрожит, доктор Сильвио Белли стоит и ждет; человек, который живет с доктором Сильвио Белли, переходит на обычный свой крик с подвываниями, со слезной нотой, никогда, однако, не превращающейся в слезы; доктор Сильвио Белли стоит и ждет; человек, который живет с доктором Сильвио Белли, хватает доктора Сильвио Белли за плечи и требует ответов – каких ответов? – неважно, тех самых ответов, которые раз и навсегда, отныне и навеки убедят его наконец в любви доктора Сильвио Белли, в такой любви, чтобы сдвинутые с места маникюрные ножницы ничего не значили, чтобы перестало быть все время так страшно, так ненадежно; доктор Сильвио Белли стоит и ждет; человек, который живет с доктором Сильвио Белли, трясет его за плечи или делает еще что-то предварительное, что в таких случаях делают; доктор Сильвио Белли стоит и ждет – и тогда человек, живущий с доктором Сильвио Белли, наконец, наконец, наконец бьет доктора Сильвио Белли по лицу – и доктор Сильвио Белли разворачивается и выходит из дома, и он свободен, свободен, свободен, безо всяких вопросов, безо всякой необходимости объясняться, просто свободен. Тряска усиливается, верблюд Мамик, тянущий повозку, и его напарник, заводят дурными голосами: «Имаот шарот[103], имаот шарот…» – въехали в Тель-Авив, через сорок минут доктор Сильвио Белли будет дома, через сорок минут его встретят с поджатыми губами, спросят, обязан ли он был оставаться в лагере до поздней ночи, чтобы его муж (муж! муж!) от тревоги сходил с ума.

Вот и Роми Зотто все чаще встречает своего друга Артура с поджатыми губами – неправда, конечно, у Роми другая мимическая картина: с насупленными бровями и выпяченной, как у ребенка перед ревом, нижней губой встречает Роми Зотто своего Артура после отъезда доктора; полчаса провел Артур у доктора – у Роми Зотто есть часы, электронные, – а самого Роми Зотто доктор только похлопал по плечу и сказал: «Ну-ну». Несколько дней Роми Зотто дуется, Артур подлизывается. Интересно, помнит ли Артур, что он натворил позавчера? Да-да, позавчера тоже приезжал доктор, приезжал, потому что соскучился по своему другу Роми Зотто, приезжал тайком, никто, кроме Роми Зотто, его не видел. И доктор все ему, Роми Зотто, рассказал, потому что лучшие друзья все друг другу рассказывают; да-да, доктор рассказал ему, как ужасно вел себя Артур, он разбил доктору фонарик, и плевался, и укусил его за ногу. Теперь доктор очень сердится на Артура и говорит: «Вот бы все были такие, как мой друг Роми Зотто!» Артур потрясен, Артур мотает шелковой гривонькой и перебирает тонкими ножками: это как же? Это почему? Мне было больно? Он сделал мне больно? Почему я так?.. Тут Роми Зотто несколько теряется – и правда, почему? – к этому вопросу он не готов, поэтому Роми Зотто просто поворачивается к Артуру спиной и идет обедать в хадар-охэль[104], дети и больные и такие, как Роми Зотто, едят в первую очередь. Артур тихонько трусит следом, дети набегают и начинают тискать Артура, от этого Роми Зотто становится только хуже. Бесконечная предобеденная очередь, мелкие едкие срачи, вас здесь не стояло, ма зэ[105], ма питом[106], пропустите с температурой, с температурой есть мирпаа, не надо тут никого заражать; в мирпаа никто не хочет, оттуда могут отправить в медлагерь, про медлагерь рассказывают ужасы, срач набирает обороты. Артур боится толпы, он отбегает и ждет Роми Зотто под полипреновой стенкой огромного обеденного шатра, вольнопитается от тоски нехорошей, сильно утоптанной желтой травой. Роми Зотто тем временем нейдет в горло кусок порошкового омлета, Роми Зотто вдруг ужасно пугается, что Артур его разлюбит и все, Роми Зотто стыдно и страшно. Роми Зотто выскакивает из хадар-охэль, орет, зовет Артура, а Артур – вот он, тут, его обступили коты, слушают его с преувеличенным вниманием, один – черный, узкий, жилистый – стоит за углом на стреме, ему явно неинтересны эти глупости, но пусть ребята развлекутся. Артур, Артур, мы совсем забыли, что с нами было вчера, расскажи нам, Артур! Бедный дурашка Артур. «Так я же не знаю… Я ж вас не видел… Сейчас придет мой друг Роми Зотто, он все знает, он вам расскажет!» Роми Зотто топает и машет кулаками, и пинает толстыми ногами воздух: «Вот я вам! Вот я вам!..» Роми Зотто обнимает Артура, стоит на коленях среди пожелтевшего иссопа и кошачьих какашек, Артур внезапно спрашивает: «А кто тебе рассказывает, что с тобой было?» «Давай дадим клятву, как самые что ни на есть самые друзья! – говорит Роми Зотто. – Не пойдем завтра к доктору! Доктор не хочет тебя видеть, а я возьму и тоже не пойду, потому что я твой друг, я твой самый что ни на есть лучший друг!» Артур канючит, что хочет к доктору, ну почему доктор не хочет его видеть, он будет хорошо себя вести и так далее, но Роми Зотто гнет свое, и вот уже они торжественно клянутся, два дурачка; Роми Зотто пожимает Артуру липковатое копыто, коты с безопасного расстояния: «Кхе-кхе-кхе, кхе-кхе-кхе», вот суки. Вместо доктора они завтра пойдут к Мири, Мири будет делать йогу, а Роми Зотто с Артуром будут смотреть, а потом Роми Зотто отбежит на минуточку в туалет. Уже поздно, Роми Зотто надо идти в караван, а Артура уже ищет его ахраи[107], ему пора в загон на ночевку, а то эти вольнопитающиеся засыпают, где стоят, а к утру буря оставляет от них такое, что с теми, кто их находит, истерика случается.