комок. Воздух перед ней пошел рябью. Близняшки вытаращили глаза и попятились.

– Анжелика.

В дверях с холодным каменным лицом стояла мать.

– Ты же понимаешь, это надо было сделать. Ты – маг Мардова, и, если хочешь, чтобы его величество тебя оценил, ты не должна использовать инструменты. Прими это.

Анжелика наконец смогла заговорить:

– Никто не может указывать мне, как управлять моей собственной силой. Прими это.

– Я знаю, что ты берешь уроки у мага Лиолле. Знаю, что он сказал тебе не притрагиваться к инструментам. Почему ты считаешь возможным тратить ресурсы нашего дома, если не собираешься выполнять указания своего учителя?

Хотя вдоль пальцев Анжелики плясали языки пламени, внутри она вся похолодела. Мать презрительно глянула на ее руки.

– Флейта и скрипка – подарок отца, – прошептала Анжелика. – Верни хотя бы их.

– Нет.

– Они мои.

– Анжи, не испытывай мое терпение.

Адела подошла к шкафу, взяла в горящую ладонь замок, и тот сразу начал плавиться.

– Тебе не понравится то, к чему это приведет, – продолжила Адела и достала из шкафа футляр со скрипкой.

Анжелика на мгновение представила, как, избавляясь от мучительного, сравнимого с агонией гнева, превращает этих троих в пепел. Но она этого не сделала. Стояла не двигаясь, пока мать проходила мимо нее к двери. Эйко с Кикоу поспешили за Аделой, Эйко по пути успела злобно глянуть в ее сторону.

Наконец Анжелика развернулась и, словно в забытьи, вернулась в свою комнату.

От испытанного унижения саднило в горле.

Потом она потеряла сознание, или, скорее, ее сознание переместилось в какое-то другое пространство. Когда она пришла в себя, половина ее комнаты была разрушена, окно разбито, кровать превратилась в тлеющие угли.

Тяжело дыша, Анжелика подошла к буфету. Ее трясло как в лихорадке, в горле пересохло, мучительно хотелось пить.

Инструменты исчезли. Теперь с элементами ее связывали лишь слабые тонкие нити.

Анжелика вытерла пот со лба и увидела разломанную коробку. Украшения рассыпались по полу, как упавшие с неба звезды.

Она подобрала тиару. Металл гнулся и плавился у нее в руках, оставляя на коже серебристые пятна.

IV

Джулиан никак не мог заснуть.

И не из-за крадущейся за окном луны или влажности в его каморке в казарме охотников. Постоянно крутились тревожные мысли о здоровье матери, о голове убитого банри купца, о том, что заклинания грозят приманить к городу диких тварей.

В итоге Джулиан сел на кровати, вздохнул, оделся и выскользнул из казармы.

Охранявшие вход в загоны охотники пропустили его без лишних вопросов. Джулиан прошел за широкие двери и немного постоял, чтобы глаза привыкли к тусклому свету фонаря.

В загонах окна не предусматривались, так как никто не мог предсказать, что за дикий зверь там окажется и не послужит ли ему окно путем к бегству. Внутренние загоны были построены так, чтобы удержать любого необычного для Витае дикого зверя или тварь из иного мира.

Опасных убивали сразу, как, например, банри, особенно если они были настроены расправиться с оказавшимися поблизости людьми. Но с определенными особями так поступать было нельзя: если эти виды находились на грани вымирания или представляли ценность для экосистемы королевства. Поэтому тех диких зверей и тварей, которые не были опасны для людей, охотники отлавливали, зачастую подлечивали, а потом отпускали в их естественную среду обитания.

Джулиан прошел к просторным железным клеткам.

Занята была только одна, в самом конце. Запертый в ней зверь был примерно с лошадь размером, у него была серая, как сталь, шерсть, массивные лапы с острыми когтями и волчья голова, но с оленьими рогами, причем рога были с зазубринами и местами явно спилены. Зверь спал, положив морду между передними лапами, и Джулиан мог хорошо разглядеть его рога.

Это был фенрис. Обычно эти рогатые волки попадались в лесах на северо-востоке Ваеги. Однако этого накануне днем охотники отловили на улицах города, и настроен он был очень агрессивно.

– Думаете, это связано с проблемой заклинаний? – спросил Джулиан капитана. – Интересно, как он сумел пробраться в город?

– Возле ворот его не видели, – с сомнением в голосе сказала Керала. – Но есть свидетели, которые точно видели его в районе улицы Филиграни. Сходи туда, разведай, что да как, может, что узнаешь.

Капитану доложили, что этот фенрис убил горожанина. Джулиан невольно подумал об отце и представил, как его изуродованное тело лежало на земле в окружении туш издохших диких тварей. Причем их туши были в глубоких порезах и ранах, как будто они нападали друг на друга и до смерти рвали зубами и когтями.

На шкуре фенриса виднелись еще не затянувшиеся и довольно широкие шрамы. Скорее всего, зверь какое-то время пробыл в неволе, где с ним не просто жестоко обращались, а подвергали мучениям. Ясное дело – он при первой же возможности выплеснул накопившуюся злость на жителей Нексуса.

Внезапно фенрис поднял голову и посмотрел на Джулиана. Глаза у него были как у волка, янтарного цвета с круглыми черными зрачками. Когда он встретился взглядом с Джулианом, зрачки сразу сузились. Фенрис ощерился и показал желтые клыки.

У Джулиана запульсировал ожог на плече. Он опустился на колени рядом с клеткой. Фенрис заметно напрягся и следил за каждым его движением. Но Джулиан был спокоен и почти не моргал, и фенрис постепенно расслабился, перестал щериться и даже устало выдохнул.

– Знаю, здесь несладко, – тихо пробормотал Джулиан. – Как только твои раны заживут, тебя отпустят домой.

Раньше он никогда не разговаривал с пойманными тварями. Его долг – убивать или усмирять диких зверей, чтобы защитить людей от их когтей, клыков и рогов. Чтобы предотвратить смерти, избавить от участи, постигшей Бенджамина Лука.

Но в этот момент он не мог найти в себе силы быть жестоким или равнодушным к живому существу с такими затравленными глазами.

Фенрис моргнул. Джулиан протянул руку через прутья решетки.

– Я хочу знать, что с тобой случилось, – тихо сказал Джулиан. Фенрис дернул ушами. – Я не сделаю тебе больно.

Казалось, голос Джулиана успокоил фенриса, и тот позволил к себе прикоснуться. Шерсть зверя была мягкой и легко расходилась между пальцами, так что можно было увидеть его бледную кожу.

Сознание Джулиана начало затуманиваться, оно как будто размывалось или истончалось.

«Я – человек, меня зовут Джулиан, я живу в Нексусе, я не монстр», – мысленно повторял Джулиан, но эти слова постепенно превращались в ничто, и вскоре его миром стали только зрение, обоняние и слух.

Дыхание Джулиана стало медленным и ровным, его сердце билось в такт с