Чтобы добиться подчинения законам о регулировании расходов, сёгунат больше полагался на угрозы и предостережения, чем на соответствующие наказания, однако злостных нарушителей порой жестоко наказывали в назидание остальным. Один такой случай произошел в 1681 году с домом богатого купца Рокубэя Исикавы из Эдо. Жена Рокубэя любила экстравагантно одеваться и надела свой лучший наряд на встречу процессии пятого сёгуна Токугавы Цунаёси (1646–1709), получившего прозвище Собачий Сёгун из-за его эксцентричных указов, защищавших собак в Эдо. Элегантность госпожи Исикава привлекла внимание Цунаёси, и он спросил, не входит ли женщина в высокоранговое семейство. Узнав, что она жена простого торговца, то есть представительница низшего сословия, он пришел в ярость и потребовал наказания. Городской магистрат конфисковал все имущество семейства Исикава и изгнал его из Эдо[57]. Цунаёси, сам известный транжира, вскоре издал беспрецедентное количество указов относительно того, сколько купеческому сословию дозволено тратить денег на одежду. Позднее, в 1842 году, аналогичный случай принуждения произошел с актером театра Кабуки Дандзюро Итикавой VII (1791–1859), известнейшей звездой своего времени. На сцене Дандзюро вместо театральной бутафории использовал настоящее оружие и доспехи, подаренные богатыми почитателями. Это вопиющее нарушение монопольной самурайской привилегии на владение оружием и его ношение обернулось для актера десятилетним изгнанием из Эдо. На самом деле актер не слишком пострадал, поскольку в Осаке был еще один известный театр Кабуки, но ввиду известности Дандзюро предупреждение о том, что бывает за нарушение сословных ограничений, широко разнеслось среди всех слоев населения.

Четырехсословная система диктовала нормативную, статичную модель общества, призванную поддерживать политический и социальный порядок режима Токугава, однако она не могла вместить живую реальность, в которой принадлежность к сословию была менее зарегулированной и более сложной. Многие люди и даже целые профессии, например буддийское монашество, придворные, врачи, оказались вне системы четырех сословий. Также данная идеалистичная модель игнорировала внекастовые слои общества. Эта разнообразная группа включала и тех, чье наследственное занятие было связано с нечистотой: мясников, кожевников и могильщиков, вместе называемых эта (в наши дни это слово считается оскорблением), и тех, кто ведет кочевой образ жизни (хинин — «нелюди»): проституток, бродячих актеров, попрошаек и слепых массажисток; а также в нее входило коренное население Эдзо (Северного Хонсю и Хоккайдо), сегодня известное под названием айнов. Каста эта, в наши дни называемая буракумин (жители спецпоселений), сталкивалась с бесчисленными формами дискриминации. Как и остальным париям, им предписывалось проживать в отдельных поселениях, а носить они должны были хлопковую одежду и соломенную обувь, а не деревянные сандалии гэта. Также им запрещалось владеть рисовыми полями и обрабатывать их, а еще они должны были соблюдать комендантский час.

В отличие от предыдущих правителей, бравших под покровительство новые школы буддизма, чтобы легитимизировать свою власть, сёгунат Токугава обратился с этой целью к конфуцианству. Первоначально конфуцианство ассоциировалось с поддержанием порядка и стабильности и со справедливым правлением, что совпадало с целями Токугава, пришедших к власти после целого столетия хаоса и междоусобиц. Это учение подчеркивало уважение к собственности, важность ритуалов и иерархии в отношениях между людьми. В период, когда японцы больше не могли ездить на континент, китайская философия, особенно неоконфуцианство, ассоциировавшаяся с мыслителем Чжу Си (1130–1200), достигла небывалого расцвета. Философия неоконфуцианства основывалась на рационализме и антропоцентричности. Чжу Си настаивал на том, что знание должно происходить из наблюдения и изучения законов природы и человеческого общества. Рационализм неоконфуцианства разительно отличался от внерационального подхода дзэн-буддизма или средневековой буддийской веры в маппо, предлагавшей сугубо негативный взгляд на земной мир.

Некоторые аспекты конфуцианства подходили Японии значительно хуже, чем Китаю. Например, как упомянуто в главе 2, конфуцианская доктрина «небесного мандата» утверждает, что если правитель слаб или несправедлив, то его можно свергнуть, а мандат перейдет к тому, кто сможет править лучше. Однако Императорский дом Японии заявил, что получил этот мандат по прямой линии от богини Солнца Аматэрасу, отчего тот и не может быть передан никакой другой династии. Должность сёгуна также была доступна только членам клана Токугава. Многие известные японские мыслители чжусианского направления, например Ямадзаки Ансай (1619–1682), в своих работах часто обращались к синтоистским концепциям, чтобы адаптировать конфуцианство к ситуации в императорской Японии. Еще одним важным различием между двумя странами является природа правящего класса. В Китае управляла образованная элита, занимавшая должности согласно собственным заслугам, тогда как в Японии правящим классом были самураи, наследовавшие свой социальный статус. Тем не менее конфуцианская идея иерархических отношений с жестким разграничением правителя и подданного, отца и сына, мужчины и женщины вполне удовлетворяла запрос сёгуната Токугава. Если в Китае основной упор делался на почитание родителей и детско-родительские отношения, то в Японии подчеркивали связь между сюзеренами и вассалами, которая понималась как абсолютная преданность своему господину.

Токугава Иэясу назначил одним из своих ближайших советников неоконфуцианца Хаяси Радзана (1583–1657). Хаяси играл важнейшую роль в составлении законов и указов, обнародованных Иэясу, и был ближайшим советником трех первых сёгунов. Его потомки также служили советниками последующих сёгунов. Указ годов Кансэй 1790 года объявил чжусианское неоконфуцианство официальной и единственно верной философией в Японии, тем самым запрещая другие школы конфуцианства как неортодоксальные. Тем не менее альтернативные учения существовали и даже имели довольно широкую аудиторию среди самурайского сословия. Поскольку философы следовали исторической китайской традиции написания комментариев к классическим конфуцианским текстам, чтобы адаптировать учение к текущему моменту, появлялись противоположные взгляды и противоборствующие школы. Одним из таких конкурирующих учений было учение Ван Янмина, пользовавшееся популярностью среди независимых ученых из самурайского сословия, поддерживавших идею реформ, а также среди покровительствовавших им даймё. Это учение, известное в Японии под названием Оёмэй, подчеркивало примат интуиции и нравственности над интеллектом; иными словами, можно не быть мудрецом, но необходимо быть хорошим человеком. Другим фундаментальным постулатом Оёмэй было «единство знания и действия» — вера в то, что дела важны не менее, чем слова, и что собственные убеждения нужно воплощать в действии напрямую. Мало просто читать или рассуждать о сыновней почтительности — ее надо применять в жизни. Основатель Оёмэй в Японии, Накаэ Тодзю (1608–1648), воплощал собою это учение. Он уволился с официальной должности, чтобы вернуться в свою родную деревню в глуши и ухаживать за стареющей матерью. Тодзю устроил в деревне школу, которая привлекала множество мыслителей и вскоре стала весьма влиятельной. В поздний период Токугава его учение вдохновляло ревностных реформаторов и патриотов, с чьей помощью был свергнут сёгунат и восстановлен император.