на рыжую голову женщины склонившейся над его пахом, на выразительный сосок выступающий точным мазком…

Поднимаю глаза на Михаила, возвышающегося надо мной.

— Я провел здесь полчаса, Марин. У меня травма. Снимай трусы!

Глава 50

— Шта? — вылупляюсь я на Юдина. — А потрахаться тебе не завернуть?

— Я за отсутствие упаковки, надо быть эко-френдли, Марин. И уж совсем я против самообслуживания, Михаил кладет мою руку себе на ширинку, которая вот-вот лопнет.

Потрясающая наглость! У меня от восхищения аж дар речи пропадает. Нет, ну я, конечно, догадывалась, на что Михаил рассчитывает. Трудно было не догадаться, когда он прижимался стояком. Ну он же не думает, что я буду с ним заниматься сексом?

Судя по морде, думает.

И судя по тому, что подрагивает под моими пальцами, тоже.

Южный полюс робко напоминает мне, что вообще-то тут никто не возражает.

Нет, нет, нет и еще раз нет!

Конечно, после того, как прояснились обстоятельства, и выяснилось, что Юдин в ближайшее время не женится, можно было бы позволить себе некоторые маневры…

Мозг ехидно припоминает, что утром, отойдя от похмелья, некоторые своевольные части тела весьма сожалели, что не получили ничего существенного в гостях.

Но он же меня только в любовницы зовет, а это как-то некомильфо.

Я ему, значит, суперкартину, а он мне только член?

Память, оживившись намекает, что в краткосрочных перспективах сделка выгодная.

— Перетопчешься! — радостно объявляю я в предвкушении любимой забавы «я тебе дам, но нервы помотаю».

— Нет, не перетопчусь, — нависает Михаил надо мной и пальцем подцепляет тонкую бретель кремового шелкового топа.

Бретель послушно скатывается с плеча.

Под тяжелым взглядом Юдина мое дыхание становится тяжелее. Чертов сукан!

Сидеть невозмутимо, когда он поглаживает мгновенно нагревающуюся под его руками кожу, непросто.

И я знаю, и он знает, к чему все идет.

Да он только вчера меня отодрал как шлюшку, и даже трусы снимать не пришлось. Миша просто сдвинул в сторону неразумные кружавчики, вставшие на его пути, и отжарил.

— Куда ты руки тянешь, ирод? Я против! — бью я по наглой руке, ласкающей ключице, но добиваюсь этим только того, что она ныряет под шелк и бесстыдно ложиться на грудь.

— Кому ты врешь, Марин? Я по глазам вижу, ты уже завелась. Пойдем к папочке, я тебя на коленках покатаю…

— Иди в жопу… — слабым голосом посылаю его я, прикрывая глаза от удовольствия, когда шершавая подушечка поглаживает напрягшийся сосок.

— Как скажешь, госпожа дизайнер, — хрипло соглашается Юдин. — И туда схожу.

У меня мгновенно распахиваются глаза.

Я прекрасно помню дубину Михаила! Надо драпать!

Вскакиваю с места, но куда там!

Второй раз за день я притиснута телом Юдина к столу, а сквозь броню его брюк на живот мне давит твердая плоть. Сладкой тяжестью наливается внизу, а от горячего дыхания Михаила на щеке мурашки вылупляются на коже.

Но Юсуповы не сдаются, и перехожу к активному сопротивлению.

Активному, но бесполезному.

Был у меня парень когда-то — дизайнер одежды, так вот Юдин справляется с раздеванием значительно быстрее. Вот что значит замотивированный человек!

В результате бестолковой возни шелковый топ с подозрительным треском покидает свое теплое местечко. Пара секунд, и руки мои плотно зафиксированы за спиной одной левой Юдина, а его губы вбирают сосок, выставленный выгибающейся спиной, видимо, для удобства Михаила.

От легкого посасывания и меня дергает внизу живота, будто натягивается струна. Пульсация между ног становится чревато интенсивнее.

— Прекрати! — требую я.

— Нашла дурака, — хмыкает Михаил и резким движением разворачивает меня спиной к себе.

Кончиком языка он проводит за ухом.

— Я, Марин, всегда получаю то, что хочу.

Черт, при этих словах меня пробирает видимая дрожь. Видимая Юдиным. Довольный произведенным эффектом, он тискает мою грудь, все плотнее прижимая меня к себе, трется об меня пахом.

Сердце колотится в ожидании неизбежного.

Ладонь скользит от налившихся полушарий вверх, слегка сжимает горло, поднимается к лицу. Кончиками пальцев Михаил обводит губы, покалывающие от нехватки поцелуев.

Даже не сама ласка, а понимание, что скоро будет сладко, заводит меня. Меня торкает так, что хочется застонать. Влажность в трусиках повышается, температура тела растет.

Как он это со мной делает? Мерзавец имеет такую власть над моим телом, что точно его поимеет. Блядь, философия хренова.

Разозлившись, кусаю Юдинские пальцы, но вызываю только этим у него только довольный смешок.

— Горячая лошадка… Сейчас объездим.

И пока ладонь зажимает мне рот, в игру включается другая рука. Собрав спереди в гармошку мою недлинную юбчонку, Михаил добирается до насквозь промокших трусиков.

— Маринк, а Маринк, — жарко шепчет он мне на ухо. — Ты мокрая. Ты течешь для меня. Зараза рыжая! Грязная девчонка…

И пальцы ныряют под резинку трусишек.

О! Курс проложен верно! Юдин никогда не промахивается, когда дело касается эрогенных зон. Я и так абсолютно готовенькая, но Мише мало. Вызывая искры у меня перед глазами, он надавливает на томящийся бугорок, где сейчас сошлись все нервные окончания моего тела. Беспощадно его потирает, глуша ладонью мои стоны. Влажно целует в шею, царапая свежей щетиной.

— Ты, сладкая, нарвалась. Я тебе буду трахать каждый божий день, — обещает он.

Что мне гипотетические обещания? Мне нужен оргазм прямо сейчас!

И Миша сжаливается.

Убрав наконец руку от лица, он позволяет мне кончить, жестко натирая ребром ладони между скользких складочек. И пока я прихожу в себя среди цветных кругов, расплывающихся перед глазами, он укладывает меня грудью на стол с видом на мой шедевр.

Может, и к лучшему, потому что коленки дрожат.

— Как только увидел картину, сразу понял, что на полированной поверхности стола не хватает отпечатка твоей груди, а на кожаном диване — твоей бесстыжей задницы.

И задница являет миру свой лик, потому что юбка снова задирается, мирно устраивая