— Это богохульство, и Старший о нем узнает! Он будет очень недоволен.

Отец сердито посмотрел на мою сестру. Нефертити пожала плечами. Она не съежилась под отцовским взглядом, как сделала бы я на ее месте.

— Богохульство — это то, что считает богохульством фараон, — отозвалась она.

— Но твой муж не единственный фараон! — Отец встал и швырнул свиток в жаровню. — Старший все еще жив. И попомни мое слово, Нефертити: если твой муж не будет осторожен, не удивляйся, когда моя сестра подошлет к нему убийц.

Я прикрыла рот ладонью, а Нефертити побелела.

— Аменхотеп уже носит корону! Она не сделает этого!

Отец ничего на это не ответил.

— Ты этого не допустишь!

— Дело зашло слишком далеко.

— Но я ношу его ребенка!

Отец приблизился к ней.

— Слушай меня, и слушай внимательно. Покушение более чем возможно. Убедитесь, что люди, которых вы наняли вас защищать, готовы умереть за вас.

В лице Нефертити не осталось ни кровинки.

— Ты должен ее остановить! Она твоя сестра! — воскликнула она.

— Она еще и царица Египта, а я всего лишь визирь.

Вид у Нефертити сделался больной.

— Но ты же защитишь меня, правда?

Отец промолчал.

— Правда? — прошептала Нефертити.

Она выглядела сейчас такой маленькой и испуганной, что мне захотелось подбежать и обнять ее.

Отец прикрыл глаза.

— Конечно, я буду тебя защищать.

— А моего ребенка? А Аменхотепа?

— Этого я обещать не могу. Ты должна сдержать его. Найди способ. Иначе моей защиты не хватит.

Мы жили, словно коты: обнюхивали еду, прежде чем приступить к трапезе, хотя ее перед этим пробовали слуги, и по ночам держали ушки на макушке, прислушиваясь, не появился ли кто чужой. Ипу начала беспокоиться о моем здоровье:

— Ты всю ночь ворочаешься. Это не идет тебе на пользу, госпожа.

— До меня дошли тревожные вести, Ипу.

Ипу перестала складывать постельное белье и посмотрела на меня.

— Плохие новости?

— Да, — созналась я, подсунув руки под себя. — Ты мне скажешь, если по дворцу пойдут разговоры?

Ямочки исчезли со щек Ипу.

— Какие именно разговоры, госпожа?

— Об убийстве.

Ипу отпрянула.

— Это не так уж поразительно, — прошептала я. — Аменхотеп обзавелся врагами. Но ты ведь скажешь мне, если что-нибудь услышишь, правда?

— Конечно, — заверила меня Ипу, и я поняла по ее лицу, что она говорит серьезно.

В тот день Нефертити перед поездкой к месту строительства храма отвела меня в сторонку.

— Кажется, я что-то слышала прошлой ночью, — призналась она.

Я застыла.

— Ты рассказала отцу?

— Нет. Я толком не уверена, что именно слышала. Это было снаружи, за окном.

Меня пробрал озноб, такой сильный, что я вздрогнула.

— А царю ты сказала?

Нефертити покачала головой, положив руку на живот.

— Нет, но я хочу, чтобы сегодня ночью ты спала со мной.

Тут мне вспомнилось, что как раз сегодня Аменхотеп должен был отправиться к Кийе, и я, разгадав замысел сестры, отстранилась.

— Что? — с неистовством воскликнула Нефертити. — Ты думаешь, что я лгу?

Несколько мгновений я в задумчивости смотрела на нее.

— Пожалуйста, — твердо произнесла она, и в глазах ее, похоже, виднелся настоящий страх. — Не только ради меня. Ради ребенка.

Ребенку в ее чреве было шесть месяцев.

Тем вечером она подошла к большой кровати, которую делила с Аменхотепом, и я заколебалась.

— Ложись.

— Но это кровать царя.

Нефертити сощурилась:

— Не сегодня. Сегодня он оставил меня одну.

Но я все равно отказалась ложиться на нее.

— Перестань терять время и ложись, — прикрикнула Нефертити.

Беременность сделала ее раздражительной.

— Нет. Пойдем ко мне в кровать, — ответила я.

Нефертити метнула на меня сердитый взгляд и положила руку на живот.

— Я беременна!

— Там будет безопаснее, — бросила я.

Нефертити заколебалась, и я поняла, что переубедила ее. Она сбросила покрывало и протянула мне руку. Я поддержала ее и помогла пройти через покои. Добравшись до моей комнаты, Нефертити осторожно опустилась на подушки и пожаловалась:

— Твоя кровать не такая удобная.

— Да, но зато куда более безопасная.

Я улыбнулась, довольная своей победой, и Нефертити ничего не сказала. Я подложила подушку ей под спину.

— Ты вправду думаешь, что кто-нибудь попытается убить меня? — прошептала она.

Я рассмеялась, но смех был неискренним:

— Нет, если дли этого потребуется пройти мимо двенадцати нубийцев, которые сейчас стоят под дверью.

Я пыталась говорить весело, чтобы унять ее страхи, но Нефертити была в мрачном расположении духа и никак не успокаивалась.

— Но почему кому-то может понадобиться убивать меня? — спросила она.

От мыслей об этом я вздрогнула.

— Потому что ты замужем за фараоном и носишь его ребенка. Это самый лучший способ добраться до Аменхотепа — через тебя.

— Но ведь народ меня любит!

— Народ, — отозвалась я. — Но не жрецы. Не люди, чьи жизни посвящены Амону и чьи храмы вы собираетесь уничтожить…

— Это идея Аменхотепа! — отрезала Нефертити.

Тут в коридоре послышались шаги, и мы с ней застыли. Но человек, видимо, решил отступить, потому что шаги тут же стали удаляться. Я выдохнула.

— Я больше так не могу! — воскликнула Нефертити. — Я всего боюсь!

— Ты сама заварила эту кашу, — сурово отозвалась я.

Но я по-прежнему держала ее за руку, и той ночью мы спали, не гася ламп. Поутру мы проснулись на рассвете, свернувшись друг вокруг дружки, словно кошки.

Шему. Сезон урожая

Дитя Нефертити должно было появиться на свет в пахоне. Нефертити отказалась рожать наследника египетского трона в том же самом павильоне, в котором рожала Кийя, поэтому Аменхотеп приказал рабочим, трудящимся на строительстве храма, возвести у пруда с лотосами родильный павильон.