Когда Игнат уехал в город, она заставила себя убраться в доме и сварить суп. Все валилось у нее из рук, все получалось не так. Вначале Эльза списывала свою нерасторопность на вчерашнее отравление, но потом поняла, что ее гложет тоскливая тревога… Да что там гложет? Грызет, поедом ест! А она привыкла доверять интуиции.

Тревога переросла в ожидание беды, когда Иван, покрутившись рядом, спросил:

— Мама, ты не рассердишься, если я тебе что-то скажу?

— Ты же знаешь, Иван, что я больше сержусь, когда вы от меня что-то утаиваете, чем когда говорите правду.

— Я всегда говорю правду! — крикнула Иванна с коврика перед камином, который больше не горел и не мог гореть, пока Эльза была жива.

— Надо было еще утром сказать, — вилял Иван.

Эльза отложила планшет в сторону.

— Никогда не поздно исправить, — спокойно произнесла она.

— В общем, мама… Только ты меня не выдавай. Не выдашь?

Иванна, услышавшая, что разговор принимает интересный оборот, бросила игрушки и подошла поближе.

— Не выдам, — пообещала Эльза, твердо зная, что именно так и поступит.

— И папе не скажешь? — продолжал допытываться сын.

— Почему папе нельзя? — пискнула дочь.

— Потому что я про дядю Льва хочу сказать. А они с папой друзья. А я ведь могу ошибаться. Ночь была.

У Эльзы сильнее забилось сердце.

— Говори прямо, — потребовала она.

— Ночью дядя Лев в комнату заходил, — сказал Иван. — Я проснулся, потому что он стул задел в темноте.

— И что дальше? — спросила Эльза. Голос у нее охрип.

— Дядя Лев подошел к камину и что-то сделал. Что-то заскрежетало, тихо так. Он сразу ушел.

— Хочешь сказать…

— Не знаю. — Вид у мальчика был несчастный. — Я просто слышал, как вы про заслонку говорили. Но я побоялся сразу сказать. А вдруг мне привиделось? Что получится? Что я наговорил на хорошего человека.

— Так тебе привиделось? — стала допытываться Эльза. — Или ты видел?

— Наверное, видел, — вздохнул Иван. — Но ведь дядя Лев не мог так поступить с нами? Он с папой дружит.

— Он просто пошутил, — решила Иванна.

Эльза молчала, кусая нижнюю губу. Теперь ей все стало ясно. Да, Левченко пытался их убить. Все его взгляды и фразы, все оговорки и недомолвки приобрели для нее иной смысл. Лев Левченко не был другом. Он был врагом. И он заманил их в эту глушь, чтобы разделаться с их семьей. Почему? За что? Все просто. Мафия. Коррупция. Это означает, что полиция и преступники повязаны. Рэкетиры, наехавшие на Игната, пользуются особым покровительством генерала Левченко.

Эльза не сомневалась, что разгадала страшную тайну, но все же решила проверить. Успокоив детей и усадив их складывать панно из пазлов, она вышла на улицу, чтобы позвонить Левченко.

— Привет, — сказала она.

Последовала короткая пауза, выдавшая его замешательство.

— П… привет, — ответил он.

— Заслонка, — сказала Эльза. — Все думаю про нее.

С его стороны последовал звук, одновременно похожий на кашель и сдавленный смешок.

— Да? — спросил он.

— Да, — подтвердила она. — Как-то все это подозрительно.

— Пал Палыч учудил, — сказал Левченко. — Когда я его бил, он признался. Пьяный был. Перепутал.

— Я так и подумала. Извини, что побеспокоила, Лев.

— Почему ты вдруг вспомнила про эту проклятую заслонку, Эльза? У тебя какие-то подозрения?

— Нет-нет. Все в порядке.

— Но ты ведь почему-то позвонила мне, — вкрадчиво произнес Левченко. — Хотела поделиться своими соображениями? Кого-то подозреваешь?

— Кого мне подозревать, Лев? Просто вспомнила и все. Пока.

Выключив телефон, Эльза обмерла. Она вдруг поняла, что совершила самую страшную в своей жизни ошибку. Да, теперь она точно знала, что это Левченко перекрыл дымоход. Но и он тоже понял, что она знает. И сейчас для него было вопросом жизни и смерти, чтобы она не успела рассказать об этом мужу.

Разумеется, Эльза бросилась звонить Игнату. А он упорно не отвечал. Как назло.

Эльза выругалась. Теперь все зависело от того, кто раньше успеет в лесничество — Левченко или Игнат. Эльза в двадцатый раз, наверное, набрала номер мужа. Он опять не ответил.

А у нее даже не было машины, чтобы увезти детей из лесничества. Сколько она ни звонила Игнату, он молчал. Оставалось только забрать детей и сваливать отсюда.

Не паранойя ли у нее? Не делает ли она из мухи слона? У страха, говорят, глаза велики. И как она будет выглядеть, когда ни с того ни с сего сорвется с места и помчится неизвестно куда? Вдруг ее подозрения безосновательны? Можно было бы, конечно, прокатиться с детьми в супермаркет, сославшись на необходимость прикупить продукты, но у них не было машины, а идти пешком за двадцать километров было бы чистой воды безумием.

Как быть? Успокоиться и списать страхи на похмельный синдром?

Эльза все еще стояла на крыльце, когда из дома напротив вышел Пал Палыч с сочным фингалом под глазом. В своей клетчатой рубашке и меховой безрукавке он выглядел тщедушным и жалким. Но Эльза обратила внимание на телефон, который он прижимал к уху, и на быстрый, цепкий взгляд, брошенный в ее сторону. Сразу после этого егерь отвел глаза, отвернулся и зашел в дом. Было такое впечатление, что он хотел проверить, на месте ли Эльза, и сообщил об этом звонившему.

Ломая пальцы, Эльза бросилась в коттедж и окликнула детей:

— Иван! Иванна! Одевайтесь потеплее. Мы идем гулять.

— Давай немного позже, мамочка, — попросила девочка. — Я визаж рисую.

— Пейзаж, глупая! — поправил ее Иван.

— Потом, все потом, — рассеянно произнесла Эльза, расхаживая по комнатам в поисках вещей первоочередной необходимости, которые следовало захватить с собой.

Решение было принято, и оно состояло в том, чтобы дойти пешком до трассы, а там проголосовать и уехать в город. Игнат, когда найдется, смотается за остальными вещами. А лучше бросить их, чтобы не искушать судьбу.

В дверь постучали. Кровь так резко отлила от головы Эльзы, что она чуть не упала. В глазах у нее потемнело. Двигаясь словно во сне, она приблизилась к двери и спросила:

— Кто там?

— Вера, — отозвался женский голос. — Откройте.

Эльза посмотрела в окно. Никаких посторонних машин снаружи не было видно. Она открыла.

Верка протянула ей стопку постельного белья и произнесла скороговоркой:

— Берите. Это для виду. Пашка, черт, на нас смотрит.

Эльза машинально подставила руки.