Толпы уже и след простыл, люди разбежались, как пугливые овцы, однако улочка не была пустой, на ней находилось около двух десятков гаржей, взявшихся за руки и образовавших плотный круг. Одни убийцы приседали, другие, наоборот, подпрыгивали, как малые детишки, а некоторые проделывали странные телодвижения, отдаленно напоминавшие вольный танец пьяных крестьян. Со стороны это действо напоминало коллективное помешательство, как будто целый отряд хорошо вооруженных людей попал под чары обладающего отменным чувством юмора колдуна. Вместо того чтобы превратить врагов в тыквы, злодей-чародей наложил на них плясовое проклятие, которое окончится лишь тогда, когда у танцоров не останется сил и они упадут наземь замертво. Так показалось девушке, а вот у Кавустина было иное мнение, коллективная пляска безликих убийц показалась учетчику отнюдь не забавной.

– Чего застыли, олухи?! Стреляйте! Это же их боевой ритуал! – пронесся по всем комнатам верхнего этажа громоподобный бас весьма встревоженного и обеспокоенного хозяина укрытия.

Конечно, белошвейка слышала, что некоторые дикие племена с далекого севера устраивали долгий плясовой ритуал, прежде чем напасть на становье соседей. Ритмичный бой барабанов и воинственные песнопения в совокупности с интенсивной работой мышц якобы создавали необходимый настрой: подавляли страх и поднимали боевой дух примитивного воинства. Однако, если верить словам молодого графа, гаржи не были способны чувствовать ни боль, ни страх. Им не нужен был искусственно созданный настрой, чтобы убивать; для страха, злости и прочих эмоций не нашлось места в их обтянутых пожелтевшей кожей черепах.

– Назад! – у молчаливого стрелка нашлось всего одно краткое слово для стоявшей рядом белошвейки.

Девушка послушно отошла от окна и с удивлением взирала на то, как мужчина запустил правую руку за пазуху, покопался у себя под рубашкой и наконец-то извлек оттуда какой-то продолговатый предмет, плотно замотанный кусочком черной материи. Не прибегая к помощи второй руки, стрелок ловко развернул тряпку, в которой оказался болт; но не простой, а светящийся одновременно красными и желтыми огоньками. Чтобы лучше рассмотреть диковинную штуковину, девушка встала на цыпочки и даже вытянула шею. Зазубренный наконечник снаряда был покрыт какой-то блестящей, закипевшей на воздухе смесью. За время, что болт занял место в ложбинке арбалета, странная жидкость уже не только переливалась огнями, но и закипела, источая красно-желтый, пахнущий листьями крыжовника пар. Стрелок прицелился, напрягая все мышцы тела и, зачем-то широко открыв рот, нажал на тугую пружину спускового механизма.

Щелчок и звон стальных нитей послышались одновременно, громоздкое оружие подкинуло вверх, а державший его в руках охранник, хоть и был готов к сильной отдаче, но все же изогнулся назад и чуть не упал на пол. Вырвавшийся на свободу магический болт быстро понесся к цели, оставляя за собой красно-желтый дымящийся шлейф. Буквально в следующий миг Танва увидела еще пару точно таких же красно-желтых линий, устремившихся к рядам противника, чуть позже воздух пронзили еще три цветные дымящиеся стрелы.

Только четыре из шести выпущенных снарядов достигли целей, последние же два пронеслись над головами танцевавших гаржей и потухли, ударившись о стену дома. Один из четырех сраженных безликих сразу упал замертво, магический болт вонзился точно в центр его зеркальной маски и разорвал голову на тысячи мелких осколков. Трое остальных лишь слегка пошатнулись и, остановив бесовскую пляску, стали поспешно вытаскивать застрявшие между костей и складками кожи горящие болты. Двое так и не довели спасение себя самих до конца, внезапно лишившись сил, они повалились на мостовую, а разноцветный фейерверк, бьющий из их груди, вдруг превратился в пламя и принялся жадно пожирать черные одеяния и всю ту мерзость, что находилась под ними.

– Стреляете, как прачки! – взревел явно недовольный результатом залпа командир. – Живее, живее заряжайте, дурни! Ну что вы так возитесь, олухи?! – продолжал кричать Кавустин, подгоняя слишком медлительных, слишком долго перезаряжавших необычные арбалеты стрелков. Однако его крик вдруг оборвался, возникла небольшая пауза, после которой послышалось обреченное: – А-а-а, черт!

Танва не удержалась и снова выглянула в окно, благо, что суровый охранник был занят перезарядкой арбалета и не смог воспротивиться такому глупому, крайне неосмотрительному поступку. Рот пораженной увиденным девушки сам собою открылся и испустил тяжкий вздох. Дело в том, что в самом центре коллективной пляски гаржей начались странные колебания воздуха. Это был не смерч, не ураган, а мелкая рябь, какую иногда можно увидеть на воде. Что-то формировалось и уплотнялось над головами уже закончившей ритуал и замершей в неестественных позах нежити. Три магических болта вновь вырвались из окон дома и полетели к кругу, но не достигли его, а, резко изменив траекторию, ушли вверх и одновременно затухли. Неоднородная, постоянно находящаяся в движении масса над головами врагов продолжала уплотняться, пока не образовала огромный, высотой в три-четыре человеческих роста череп. Мертвая голова всего долю секунды пугающе смотрела на дом пустыми глазницами, а затем сорвалась с места и с огромной скоростью понеслась прямо на него.

Белошвейка онемела, она даже не могла ни вздохнуть, ни закричать. Гигантский череп вот-вот должен был поглотить ее вместе с домом и всеми остальными обитателями. Когда глазам неожиданно предстает такое страшное зрелище, то любого, даже самого мужественного храбреца охватит паралич. Девушка не могла пошелохнуться, но какая-то неведомая сила вдруг повлекла ее назад. В следующий миг ее спина и затылок ощутили весьма болезненное соприкосновение с полом, а следом за ними на хрупкую и нежную девичью грудь навалилась неимоверная тяжесть. На самом деле ничего сверхъестественного в падении девушки не было. Это всего лишь мгновенно оценивший ситуацию стрелок повалил растерявшуюся девицу на пол, а затем прикрыл ее своим телом.

Через пару секунд они ощутили мощный удар; удар, казалось, идущий одновременно со всех сторон, как будто дом целиком подняли в воздух, перетряхнули, словно шкатулку с безделушками, и снова бросили на полку шкафа. Затем послышался чудовищный грохот, от которого у Танвы заложило уши. На пол полетела мебель, доски, оконные решетки, кирпичи из кладки стены и черепицы с развороченной, частично снесенной крыши.

– Вот теперь действительно началось!.. – заливая лицо перепуганной белошвейки кровавой слюной, прохрипел ее спаситель и тут же умер.

* * *

«Все-таки напрасно я ее запер! – подумал граф, уже дошедший до конца коридора и остановившийся возле последней двери перед лестницей наверх. – Далеко Виколь не уйдет, если, конечно, решится на бегство при таких обстоятельствах, да еще в ее состоянии. Если победим мы, то легко сможем ее отловить, а если победят гаржи… – вельможа ненадолго призадумался, – …то все остальное не будет иметь значения!»

Бой наверху уже начался, начался именно так, как граф и рассчитывал. Тибар давно заметил, что все его самые худшие предположения почему-то всегда сбываются, а опасения оправдываются. Перед атакой гаржи использовали магический удар, доступный только им; чары, которых не найти ни в одной из черных книг колдунов, магов и обычных самоучек-заклинателей. Вызванная их коллективным ритуалом волна воздуха не только перетряхнула дом, но и перенесла всю округу на неизведанные земли скорби и отчаяния, туда, где нет времени, а пространство – всего лишь жалкий обломок материи, дрейфующий между густых туманов и едких паров. Ни Ортаны, ни остальная нежить, ни даже ученые-богословы точно не знали, куда попадают люди, звери и неживые предметы, настигнутые подобной волной? Попавшая под действие малоизученных и очень редких чар местность, в данном случае – их дом и, возможно, несколько близлежащих строений, просто пропала, а на ее месте образовалась пустота, окутанная густыми клубами магического тумана, через который было не пройти, не пробраться внутрь ни мелкой зверушке, ни человеку. Ни отряд Вернарда, ни стражники во главе со священниками не смогут прийти им на помощь, с гаржами будут биться лишь они: девять мужчин Дома Ортанов и юная несмышленая простушка, неспособная ничего удержать в руках, кроме иглы.