ли им что-то подобное? Да, это были газеты, выступающие за превосходство белых и подробно рассказывающие о насилии, совершенном афроамериканцами в отношении белых. Каждый раз, когда он читал что-то в этом духе, его душила ярость. Он чувствовал, что должен что-то сделать.

Могло ли своевременное вмешательство повернуть его в правильную сторону и изменить исход дела? Возможно, если бы ему показали позитивную альтернативу нацизму и расовой ненависти и реальный выход из бедности и личного отчаяния. К сожалению, это сложная задача. Нужно было бы, по крайней мере, вытащить его если не из расистски настроенного Юга, то хотя бы из домашней среды, и тогда, под влиянием более старшего авторитета или наставника, который мог бы показать ему альтернативу и познакомить с афроамериканцами на значимом личном уровне, все сложилось бы иначе. Безусловно, большинство мужчин и женщин, выросших в эту эпоху и в этом регионе, смогли преодолеть расизм, который видели повсюду вокруг себя, но Франклин был настолько испорчен на многих уровнях, что не проделал бы в одиночку нормальный путь взросления. Расизм был тем, за что он мог держаться, потому что ничего другого, что дало бы чувство идентичности и цели, что можно было винить в своих неудачах, не было. Большинство мужчин, выросших в нищей, враждебной среде, преступниками не становятся. Но мы редко видим серийных убийц, вышедших из того, что мы назвали бы нормальным, здоровым бэкграундом.

Как и многие серийные убийцы, Франклин равнялся на других преступников, тех, которые были до него. Он подтвердил, что позаимствовал у Чарльза Мэнсона идею разжигания расовой войны. Когда я упомянул, что брал интервью у Мэнсона в Сан-Квентине, он заметно оживился и поинтересовался, что Мэнсон представляет собой как личность. Я сказал, что удивился, увидев, какой он невысокий, но при этом он, очевидно, развил способность привлекать внимание выражениями лица, словесными навыками и языком тела, точно так же, как Франклин компенсировал травму глаза безжалостными тренировками в стрельбе.

Словно зачарованный, Франклин слушал, как Мэнсон поднялся и сел на спинку стула, чтобы физически доминировать над Бобом Ресслером и мной, и даже убедил Боба дать ему свои солнцезащитные очки, чтобы он мог похвастать перед сокамерниками тем, как ловко обманул агента ФБР. Кто-то мог бы подумать, что у Франклина нет ничего общего с таким представителем контркультуры, как Мэнсон. Но Франклин признался, что боготворит Мэнсона и восхищается его способностью заставить последователей делать то, что ему нужно, чему сам Франклин так и не научился. Заставить кого-то пойти и убить было, в его понимании, высшим проявлением власти, но Франклин знал, что лично он может повлиять на других только собственным примером. С видом человека, внимательно изучавшего предмет, он сказал, что стратегия Мэнсона заключалась в том, чтобы убить кучу богатых белых людей и возложить вину за это на афроамериканцев, тогда как сам Франклин более прямолинеен и просто предпочитает убить как можно больше самих афроамериканцев. После интервью с Мэнсоном я убедился, что, если бы он осуществил свою мечту стать рок-звездой, Тейт и Лабианка[21] были бы живы. Я даже усомнился, что ему так уж интересна расовая война, которую он проповедовал своей «семье». Это был просто удобный повод не давать им расслабиться. Стать убийцей-одиночкой Мэнсон просто не мог – это была не его статья. Для Мэнсона было важно признание, жизнь за счет усилий других и власть над ними.

Франклин, однако, относился к расовой войне со всей серьезностью. Он надеялся, что другие сторонники превосходства белой расы оценят его дела и, даже не зная, кто он такой, последуют его примеру.

На самом деле больше всего его раздражало то, что он не столь известен, как некоторые серийные убийцы и ассасины, которые никак до него не дотягивали. Несмотря на многочисленные сообщения в средствах массовой информации, он чувствовал, что пресса не понимает значимости его миссии. Многие серийные убийцы с сексуальной мотивацией сравнивают себя с другими по таким параметрам, как слава, пусть и негативная, так и количество убийств. В отличие от BTK, Денниса Рейдера, считавшего, что не получает от медиа должного внимания, и завидовавшего «Сыну Сэма», Франклин не был хвастлив и не беспокоился на этот счет. Создавалось впечатление, что для всех должно быть очевидно, кто он такой. И хотя его мысли о чем-либо, связанном с ним самим, а не с миссией, имели тенденцию разбегаться в разные стороны, это явно было одной из мотиваций для раунда признаний теперь, когда он чувствовал, что терять уже нечего.

Его также огорчало, что, как и когда-то в Клане, большинство расистов оказались сплошь болтунами, а не людьми действия. Упоминание об этом было одним из психологических факторов, на которые мы больше всего обращали внимание. И для Бюро, и для Секретной службы вопрос о том, в какой момент потенциал мыслей злобы и ненависти может трансформироваться в действия и привести к насилию, всегда имеет первостепенное значение. В отличие от большинства серийных убийц, которые обычно фантазируют о сексуальных преступлениях в течение многих лет, прежде чем переходят к делу, мы с ужасом сознавали, что с такими людьми, как Франклин, от разговора или брошюры до вспышки активности всего один шаг. Все, на что он жаловался или что подразумевал, подтверждало мои изначальные и текущие предположения о таком быстром транзите у Франклина.

Тенденции к насилию возникли из-за комбинации жестко смонтированных черт характера и всего, что происходило в мозгу, контролирующем исполнительную функцию. Вражда, разочарование, раздражение, гнев и негодование по поводу собственных ошибок – вот что подтолкнуло его к насилию. Согласно моим исследованиям, выбранные цели – афроамериканцы и евреи – служили оправданием его сильных порывов и позывов к действию.

Террористы могут быть очень искренними в своем понимании миссии, но мне еще предстоит увидеть или изучить того, у которого отсутствуют глубокие психологические проблемы и которому не нужно доказывать ценность того, что на самом деле руководит их действиями. Это то, что лидеры террористов и стратеги научились распознавать и применять при вербовке террористов-смертников, боевиков и угонщиков. То есть, если бы все остальное в прошлом Франклина осталось прежним, за исключением его контакта с нацистами и расистами, думаю, он все равно превратился бы в убийцу, только с другим набором целей. Насилие для такого человека, как Франклин, становится высшим достижением, окончательной самоактуализацией.

Основное различие, которое я заметил между Франклином и другими террористами и убийцами, состояло в том, что он не был склонен к самоубийству и у него не было комплекса мученика. Все его рискованные предприятия были тщательно продуманными, а ключевым компонентом скрупулезного планирования всегда оставался