— Имоджен, говори со мной. Что мне искать?

Голос кузины звучал растерянно:

— Держись…

В самом конце длинного ряда полок Фар едва не столкнулся с кем-то. Человек увернулся, уронив свиток, но останавливаться не стал. Возможно, правильно сделал. В окна все гуще валил дым. Дышать становилось труднее…

— Где я? Тепло? Холодно? — спросил Фар, когда человек оказался вне пределов слышимости. — Мне спросить у кого-нибудь, куда идти?

— Нет! Прости, я потеряла свои заметки. Ты направляешься в юго-восточный угол здания. Последний ряд. Четвертая полка снизу. Четвертая ячейка слева.

Следуя этим инструкциям, Фар добрался наконец до нужного ряда. Четвертая полка располагалась гораздо выше его роста. Чтобы достать манускрипт, пришлось использовать лестницу. Она стояла в конце прохода. Несмотря на наличие у лестницы примитивного колесного устройства, Фар задыхался, докатив ее до нужного места. Воздух стал настолько едким, что и перевести дух, не закашлявшись, было невозможно.

— С тобой все в порядке, Фарвей? Старайся много не дышать.

Ага, прямо сейчас отключу эту основную функцию. Вслух, экономя кислород, Фар ничего не сказал, но, задержав дыхание, полез вверх по лестнице к нужной ячейке. Там оказались дюжины свитков, гораздо больше, чем он мог унести.

— Которые из них? — спросил он у Имоджен.

— Элиот говорит, верхние шесть.

— Шесть? — Свитки выглядели совсем не маленькими; в конце концов, они содержали историю мира. Фар не знал, как спуститься с ними по лестнице, и вовсе не представлял, как дотащит их до «Инвиктуса».

Ладно, что-нибудь придумает. Должен придумать. Фар начал выхватывать свитки по одному и бросать их вниз, на пол. Потрепанная добыча лучше никакой.

— Ой! Ай! Ах! Ох! — Его кузина сопровождала вскриками падение каждого манускрипта. — Осторожнее!

С шестым свитком под мышкой Фар спрыгнул с лестницы и принялся собирать остальные. Ползая по полу на локтях и коленях, хватая свитки, он снова мысленно благодарил римлян за их уважительное отношение к нижнему белью.

— Hic tu non sis.

Тебя здесь быть не должно.

Фар замер. Не из-за слов — он говорил по-латыни и не нуждался в переводчике, — но из-за голоса, который их произнес. В воздухе уже колыхалась туманная пелена, свет потускнел, все таяло в непроглядном сумраке словно во сне. Единственной материальной фигурой казалась женщина, стоявшая в конце ряда полок. Греческий хитон сиял белизной, и Фар знал, что не спит, хотя возможно, мозг отравлен дымом. Столько лет он представлял этот миг, ждал его, искал… И время, и место — все было не то и не так, но она стояла перед ним.

Его мать.

Оказывается, бдительность — всего лишь кодовое слово для «скуки».

Сидя на своем месте, Грэм в который раз просматривал цифровые показатели места высадки. С математикой и вселенским порядком все было нормально. Он и сам не знал, зачем снова и снова смотрит на экран, что боится там увидеть. С момента высадки не случилось ничего, внушающего тревогу. Или он так думал… Разум инженера пытался откалибровать странные сбои в работе памяти.

Он уже сожалел, что обещал поставить «Тетрис» на паузу. Нет игры — значит, сиди сиднем. Ничегонеделание толкало мозг к размышлениям, к анализу вещей, которые лучше бы оставить в покое.

1,2191 метра: расстояние от него до кресла Имоджен. Раньше Грэм его не измерял. Незачем было. Имоджен — его друг с того самого дня, когда их познакомил Фар. Четыре месяца назад во времени Центрального и год назад по их биологическому времени. Грэма тогда пригласили на квартиру Маккарти отметить семнадцатый день нерождения Фара. В тот вечер Имоджен сделала волосы ярко-желтыми, но Грэма поразил прежде всего ее смех. Легкий и заразительный. И то, как часто кузина Фара смеялась… Все вокруг нее становилось ярче.

Такая девушка не могла не понравиться.

Но понравилась ли ему Имоджен?

Говоря по правде, Грэм размышлял о ней в амурном смысле, причем с нарастающей частотой. В тесном пространстве трудно не привязаться друг к другу. 1,2191 метра его вполне устраивали. Они делились всем: шутками, переживаниями за Фара, мороженым по случаю новых рекордов на «Тетрисе». Каждые двадцать четыре часа цвет волос Имоджен менялся; это работало с постоянством заводного механизма, как повторяющийся цикл, который можно предсказать.

При всей любви к устоявшимся образцам и предсказуемым действиям Грэм оказался негодным танцором. Он мог исполнить простейший вальс, даже изобразить в случае крайней необходимости нечто вроде фокстрота. Необходимость исполнить бальный танец возникала не так уж часто. Клубные пляски представляли собой отдельный вид пытки — никаких правил, просто плыви по течению. И во Дворце Цезарей он вышел на танцпол только потому, что Имоджен позвала. За пять безумных танцев ему шпильками отдавили пальцы на обеих ногах, и он ускользнул назад, к кабинке, надеясь, что Имоджен не заметит. Он ошибся. Его взяли на буксир за талию, приволокли обратно, и он оказался гораздо ближе, чем 1,2191 метра. Из-за сочетания алкоголя с ядерно-зелеными волосами блестящие глаза Имоджен сияли еще сильнее.

— Не уходи, — сказала она Грэму. — Я хочу танцевать только с тобой.

И он остался. Не для того, чтобы танцевать, а из-за нее.

Грэм старался не обольщаться ее заявлением. Люди говорят много разной чепухи в нетрезвом состоянии — голую правду, наглую ложь, часто поутру жалея об этом. Имоджен явно сожалела о сказанном. Она весь день избегала Грэма, выскальзывала из отсека, когда он входил, отводила взгляд. Неужели он танцевал так отвратительно?

Только в гардеробной он почувствовал себя несколько спокойнее. Даже слишком…

Чуть было не сказал такое, о чем потом мог пожалеть.

Нарушать существующий баланс не хотелось, хотя он все равно изменился — центр тяжести сместился в сторону Имоджен. Грэм ощущал это в ее присутствии. Приходилось делать усилие, чтобы не смотреть на девушку. Он внимательно изучил свои кубики Рубика, но и в них не нашел ответа, заметил только кружку, стоявшую возле кубика, повернутого зеленой гранью. Грэм взял кружку; чай оказался холодным, молоко сверху образовало пленку. Похоже, напиток простоял довольно долго.

— Начинаю жалеть, что выбрала тогу. — Даже недовольный взгляд Имоджен лучился жизнью. Она вела своего кузена через библиотеку. Отсветы с экрана озаряли девушку, и синие волосы переливались насыщенными оттенками. На ее коленях свернулся Шафран.

Грэм сделал глоток. Вполне приличный чай. Может, даже лучше стал, настоялся. Он еще раз просканировал взглядом экран. Все числа на месте. Все системы работают исправно.

Все прекрасно. Все нормально. Все работало.

Все на своем месте.