подступающую к горлу тошноту, я сделала пару робких шагов вперед. Теперь я оказалась на расстоянии вытянутой руки от него. Все внутри похолодело, я стояла словно парализованная, не в силах шелохнуться.

Он приблизил лицо вплотную ко мне. Теперь я видела каждую морщину на его лице, каждый волосок в его густых бровях.

— Ты хорошо поняла, что я сказал?

Я кивнула, почему-то вспомнив сопровождавших его вооруженных охранников. Меня охватил ужас.

— Хорошо. Теперь делай, что я говорю: снимай паранджу.

Он мог бы сам содрать ее с меня. Позже я осознала, что он вообще все мог бы сделать сам. Но не хотел. Он хотел, чтобы это сделала я. Одну за другой он заставил меня снять вещи, которые были на мне: паранджу, шаровары, платье, носки. С каждой снятой вещью я начинала дрожать все сильнее. Когда трусы и лифчик упали на пол, я заплакала. Мои слезы не произвели на него ни малейшего впечатления. Я была унижена и растоптана. Стоя перед ним, слабая и беззащитная, я пыталась прикрыть тело руками.

Он одобрительно кивнул головой. От возбуждения у него на лбу блестели капельки пота.

— Больше ты не бача-пош. Ты не мальчик, ты — женщина. И сейчас я покажу тебе это.

Глава 24

РАХИМА

Одна мысль о нем повергала меня в дрожь. Мне было омерзительно в нем все: его дыхание, его борода, его заскорузлые ноги, его грубые руки. Но выхода не было. Он звал меня к себе в комнату, когда хотел, и заставлял делать все, что хотел. К счастью, эта пытка, как правило, длилась не больше нескольких минут. Я жалела, что мама-джан не рассказала мне, что именно ждет меня после свадьбы, но потом подумала, что, если бы она рассказала, я не дожила бы до свадьбы.

Шахназ жалела меня. Она понимала, что мне пришлось пережить. Когда на следующее утро мы встретились на кухне, я поймала на себе ее сочувствующий взгляд, от которого мое лицо залилось краской.

Все внутри болело. Я едва не кричала от боли, мочась в туалете в причудливый фаянсовый унитаз.

Шахназ попросила меня приготовить обед. Младшей девочке нездоровилось, и она не могла оставить ее без присмотра. Я даже обрадовалась, что у меня появилось занятие, надеясь хотя бы на время отвлечься от мучительных мыслей о пережитом унижении. На кухонном столе лежали оставленные Шахназ овощи, мука, сахар и рис. Глядя на продукты, я подумала о маме-джан и тяжко вздохнула. С тех пор как из меня сделали бача-пош, я полностью была избавлена от возни на кухне. Да к тому же папа-джан и не позволил бы, чтобы его сын занимался женской работой. Но сейчас я поняла, что не представляю, как приготовить простейшее блюдо, не говоря уж об обеде на всю семью. Даже Парвин умела готовить, хотя, если ей поручали почистить картошку, она неизменно увлекалась вырезанием фигурок зверей и человечков из картофельных клубней.

Попытавшись вспомнить, как готовили мама-джан и Шахла, я решила, что смогу потушить овощи и отварить рис. Насыпав рис в кастрюлю с водой, я поставила ее на огонь и занялась мытьем овощей, стараясь при этом не смотреть в окно, за которым был виден двор со стайкой мальчишек, гоняющих мяч. Двое были примерно моего возраста, остальные чуть младше. Они вопили во все горло и обзывали друг друга разными обидными прозвищами всякий раз, когда противник бил мимо ворот. Мое сердце само, словно мячик, прыгало в груди, всей душой я рвалась на улицу — бегать и кричать вместе с ними, вместо того чтобы чахнуть на кухне над горой картофельных очисток.

«Кто эти мальчики? — думала я. — Сразу видно, что игроки они никудышные. Мы с Абдуллой в два счета разбили бы их „всухую“. Еле шевелятся. Да они вообще умеют бегать?»

— Рахима! Посмотри на себя, как ты сидишь?! Стыд какой!

На пороге стояла Шахназ и, уперев руки в бока, укоризненно качала головой. Я вздрогнула, поняв, что машинально уселась в свою любимую позу — одна нога вытянута, другая согнута в колене. Спохватившись, я села, подобрав под себя обе ноги, и невольно охнула от боли, пронзившей мое истерзанное тело.

— Веди себя пристойно. Пожалуйста.

Я покраснела до корней волос, мысленно проклиная себя за невнимательность. Хорошо, мама-джан не видит меня. Она предупреждала, чтобы в новом доме я вела себя, как подобает воспитанной девушке. Но я почти пять лет была мальчиком! Не так-то легко забыть старые привычки.

К обеду явилась наша свекровь. На этот раз ее пальцы, словно когти хищной птицы, впились в плечо мальчика лет восьми — вероятно, это был один из внуков, которого она сегодня выбрала себе в провожатые. Следуя примеру Шахназ, я вежливо поздоровалась и поцеловала ей руку. Для меня визит старухи стал неожиданностью, Шахназ же ничуть не удивилась.

— Со мной она проделывала то же самое. Хочет убедиться, что ты будешь хорошей женой. Давай накрывай на стол, — шепнула Шахназ и добавила уже громче ласковым голосом: — С вашего разрешения, я оставлю вас, ханум-джан, мне надо покормить детей. Но ваша новая невестка угостит вас обедом. Сегодня Рахима готовила сама.

Деваться было некуда. Раз Шахназ сказала, что я угощу свекровь обедом, придется играть роль гостеприимной невестки. Правда, я вспомнила, что детей она накормила как раз перед приходом Гулалай-биби. Однако мысли о коварстве Шахназ мгновенно вылетели у меня из головы, как только я взялась накрывать на стол. Почему-то приготовленный мной «обед» даже отдаленно не напоминал тот, который обычно подавала мама-джан. Трясущимися руками я выложила на блюдо рис и тушеные овощи. Гулалай-биби молча следила за каждым моим движением, с невозмутимым видом перебирая бусины четок. Когда я поставила перед ней блюда, она наконец заговорила:

— Для начала неплохо было бы предложить чаю. Иначе можно подумать, будто ты поторапливаешь гостей и хочешь, чтобы они поскорее ушли.

— Ах да… Извините, — пролепетала я, — позвольте предложить вам чашку…

— Да, чашку чая! Именно так принимают гостей.

Я поставила на плиту чайник с водой и, потратив некоторое время, чтобы отыскать чайник для заварки, насыпала в него щепотку чайных листьев.

— А кардамон? Ты добавила кардамон?

Я вздохнула.

— Извините, ханум-джан, забыла.

— Чай без кардамона?! — С трагической гримасой на лице она откинулась назад, на подушку за своей спиной. — Возможно, в твоей семье пили чай без кардамона, но нормальные люди…

— Нет, ханум-джан, мама всегда клала кардамон в чай.

Старуха злобно прищурилась, недовольная тем, что я перебила ее.

— Я говорю,