в армии служил, а потом до самой пенсии в милиции работал сначала в Брянске, а потом, как женился, и здесь, в Ивановской области. Дядя Витя сильный, дядя Витя взрослый, он сможет – мне надо просто подождать».

И Настя ждала, лишь самую малость приподняв голову, чтобы лучше слышать. Она потеряла счет времени, оно буквально потонуло вместе с нею тут, в нечистотах. Глаза постепенно привыкали к темноте. Рука нащупала рядом, на дне ямы, твердый комок, напоминающий кучу старого мокрого тряпья. Настя сжала его пальцами, осторожно потянула наверх – и у нее перед глазами всплыла покрытая вязкой массой голова собаки породы хаски. С клыков распахнутой в смертном оскале пасти капало – Джульбарс, Джуля, Джулечка…

Настя отпихнула песью голову подальше, и та с бульканьем пошла обратно на дно своей могилы. На поверхность вытолкнуло что‑то еще – что‑то маленькое и похожее на кукольного пупса.

«Выкидыш. У Светки случился выкидыш», – осознала Настя и вспомнила слова сумасшедшего: «Куда одно полезло, поместится и другое». Видимо, с этого все и началось – Костю уволили, Костя стал бить жену, у Светки случился выкидыш – и…

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем у нее над головой хлопнула, распахнувшись, дверь сортира и забрезжили слабые отголоски солнечного света.

Послышался шорох, скрипнули доски.

Время остановилось окончательно. Время вообще исчезло. Каждое мгновение растягивалось до бесконечности.

Наконец в круглом отверстии наверху появилось лицо, которое Настя была особенно рада увидеть именно сейчас, посреди всего того ужаса, что окружал ее внизу. Она потянулась навстречу этому лицу, улыбаясь – какой же дядя Витя все‑таки смешной со своими дурацкими усами и в солнцезащитных…

«Ой, не смешите!»

…очках, которые ему не нужны, потому что в старом вонючем сортире темно. А раз не нужны, то не беда, что они медленно соскальзывают и падают, чтобы шлепнуться в жижу где‑то между наполовину потонувшей собачьей головой и телом недоношенного младенца.

…Дядя Витя не видит Настю, потому что у дяди Вити нет глаз.

Дядя Витя никого не спасет, потому что он мертв, потому что вместо глаз у него – кровавые дыры. Он никогда больше не отвезет никого на рыбалку или по грибочки.

Мама Вася уже никогда не будет с ним ругаться, не назовет его «милай мой» и не потреплет по редким волосам на макушке, потому что отрубленная голова дяди Вити летит в дерьмо вслед за очками.

Брызги попадают Насте на лоб и щеки, но Настя не обращает на это внимания.

Настя смотрит наверх, на круглую дыру, похожую на солнце.

«Ух ты, какай стала!.. Звя-азда, ну прям звязда!..»

…Дыру, сияющую ей с высоты, словно купол звонницы Воскресенского собора.

А потом в этой дыре появляется окровавленная харя безумца, который дико хохочет и орет, распахнув перекошенную пасть:

– СЮРПРИ-И-ИЗ!

Илюха Усачев

Зайка моя, я твой зайчик!

Существо смотрит прямо на меня. Глядит в упор, не отрываясь. Оно меня рассматривает.

Мой взгляд тоже ловит малейшее движение его сгорбленного тщедушного тела.

Худые длинные руки существа согнуты в локтях и прижаты к груди. Неестественно большие кисти, с узловатыми длинными пальцами, шевелятся и щупают выпирающие сквозь бледную кожу ребра. Подобно двум облезлым паукам птицеедам, которые перебирают лапками по телу крупноватой для себя добычи.

От вида его паукообразных кистей меня пробивает озноб. Мелкая дрожь пробегает по телу. Существо меня передразнивает. Дергается и вжимает голову в плечи. Переминается с одной тощей ноги с огромной ступней на другую.

Примерно так выглядят больные синдромом Марфана. Это такое генетическое заболевание с распространенностью один к пяти тысячам. Страдающий таким недугом является счастливым обладателем внешности живого скелета с неестественно длинными конечностями. Такие патологии, как сколиоз и кифоз, килевидная грудина, гиперподвижность суставов и плоскостопие – прилагаются.

Разглядывая лицо существа, чувствую, как мое собственное непроизвольно морщится.

Уродец снова кривляется в ответ. Корчит рожу. Его раздвоенная верхняя губа поднимается к носу, и ее половинки расходятся в стороны, обнажая два резца размером с подушечки жевательных резинок.

Примерно так выглядит хейлосхизис – лицевой дефект, который еще называют расщепление нёба или просто «заячья губа». Несросшиеся ткани нёбных долей или отростков верхней челюсти плюс раздвоение верхней губы. Добавить две жвачки «Стиморол» вместо передних зубов, и получится улыбка на миллион, которой существо меня одаривает.

Тощее нечто с мертвецки бледной кожей, покрытой пупырышками. Оно лихорадочно трясется всем своим костлявым телом. Скалит заячью пасть, пуская слюни на подбородок.

Примерно так выглядит то, что я сейчас вижу, глядя в большое зеркало перед собой.

Взглянув на меня, даже троечник из медучилища влегкую диагностирует синдром Марфана, хейлосхизис и, возможно, вегетососудистую дистонию. Любой другой человек отведет взгляд и постарается скорее забыть увиденное. И это нормально. Это естественно.

Все эти речи о внутренней красоте – просто треп. «Книга по обложке», «встреча по одежке». Такие разговоры ведут только люди с нормальным лицом и телом. Пустые разговоры. А на деле, когда от вида внешнего подступает тошнота к горлу, едва ли кто-то захочет с тобой знакомиться поближе, чтобы познать твой мир внутренний.

Зеркало передо мной висит на платяном шкафу, который занимает почти треть комнаты. Гвозди, забитые в его дверцу и загнутые наподобие крючков, поддерживают сверху и снизу зеркало, на котором, кроме царапин и черных пятен, видны следы от рамы по периметру. Сам шкаф из стандартного ДВП под красное дерево – советского производства. А зеркало, возможно, отражало людей еще в дореволюционной одежде. Но сейчас оно отражает меня и остальную часть комнаты.

Отражает тумбочку, примостившуюся в дальнем углу у окна, и стоящий на ней черный куб видеодвойки. Прямо за моей спиной отражается придвинутый спинкой к стене разложенный диван-софа, который занимает еще треть пространства комнаты. Рядом с диваном небольшой журнальный столик. Вместо журналов на нем пепельница, полная окурков со спичками, и бутылка из темно-зеленого стекла с тремя семерками на этикетке.

Картинка в зеркале неподвижна, словно стоп-кадр. Только рябит помехами экран видеодвойки и отражение моего голого тельца потряхивает крупная дрожь.

Когда у тебя суженные кровеносные сосуды, ощущение озноба почти никогда не проходит. Это всегда холодные ладони и ступни. Это пилоэрекция, она же «гусиная кожа». Это когда мерзнешь даже летом.

Сгребаю своей паучьей лапой бутылку со столика и хлебаю с горла. Половина льет мимо пасти. Стекает по морде и капает на грудь. Не очень-то удобно пить прямо из бутылки, когда у тебя раздвоенная верхняя губа.