Пино повернулась к аквариуму и всмотрелась в акул. Она была выше собеседницы на полголовы, несмотря на свои туфли без каблука на плоской подошве.

– Меня тут не было, когда все случилось, и слава богу. Не знаю, как бы я отреагировала. Он по одну сторону стекла, я по другую, беспомощная, и смотрю, как его рвут на куски. Вы же знаете, что произошло, я полагаю.

Люси прочитала в поезде газетные статьи. В отличие от Франка, она не стала просматривать видео.

– Ваш муж занимался уборкой в аквариуме с акулами, как и каждую неделю. В какой-то момент он замер, порезал себе ладонь ножом и ждал не двигаясь, у всех на глазах. А потом… Мне очень жаль…

Пино кивнула:

– Они его сожрали, можете так и сказать. Меня так намучили всякие врачи и специалисты, которые пытались все мне объяснить, что теперь я могу говорить об этом, не захлебываясь слезами. О, мне еще случается плакать, конечно, но… я в порядке. И потом, я работаю в скорой помощи, это совершенно не уменьшает боль от потери, но позволяет ощутить, что все относительно. Вы в курсе насчет измерителя сердечного ритма?

– Нет.

– Заметьте, в прессе об этом не было ни слова. Они обсасывали только самые мерзкие детали, как всегда. Самые сенсационные…

Пино указала на тигровую акулу:

– В животе вот такой акулы, тигровой, ветеринары и нашли аппарат. Они просмотрели записи. Перед нападением сердечный ритм у Тома́ не превышал шестидесяти ударов в минуту, как если бы он отдыхал в постели. Вот только у него шла кровь, и акулы кружили вокруг. У любого человеческого существа сердце выпрыгивало бы из груди. Это инстинктивный рефлекс, реакция на страх, понимаете?

– Нечто неконтролируемое, даже если очень сосредоточиться.

– Ну да. Зрители видели его глаза, и все говорили, что Тома был совершенно расслаблен. Ни одного панического движения, ничего. Расслаблен, но при этом не в гипнотическом состоянии и не в другом мире. Он все осознавал, а доказательство – что он измерял сердечный ритм, подавал знаки. Только когда… когда акула оторвала ему руку, сердце заколотилось из-за мгновенной потери крови.

Тигровая акула едва не задела стекло, прежде чем устремиться к скалам. Лола проследила за ней глазами, поджав губы.

– Следует знать, что мой муж был подвержен селахофобии[43]. Его страх был таким сильным и безотчетным, что он плавал только в бассейне и никогда не купался в море. Фобия появилась у него в детстве, когда он увидел на пляже останки серфингиста, наполовину сожранного акулой. Ну и объясните мне: как такой человек может дойти до того, чтобы порезать себя в бассейне, заполненном его самыми глубинными ужасами? Почему он выбрал самую жуткую смерть из всех возможных? Если он действительно хотел покончить с собой – а многие высказывали такое предположение, – у него на выбор была куча других, менее мучительных способов, так ведь?

Она задумчиво покачала головой:

– Нет, нет, это не самоубийство. В этом не было ни малейшего смысла.

– Так что же это, по-вашему, было?

– Не знаю. Но в последнее время с ним такое случалось все чаще – он словно утратил само чувство опасности.

– То есть?

– Трудно объяснить. Но… все началось за полгода до его смерти, когда он стал купаться в море, впервые после того, как ему исполнилось десять лет. Стоял октябрь, я хочу сказать, что было уже совсем не жарко, и народа на пляже оставалось немного. А он залезал в воду практически каждый день до начала ноября, так он был счастлив, что избавился от своей акульей фобии.

– А что послужило толчком? Какое-нибудь событие, которое могло положить конец его страхам?

– Нет.

– Какая-то встреча? Врач, лечивший его от фобии? Сеансы релаксации, положительное внушение?

– Ничего такого, да и не любил он все эти штучки. После его смерти я и так прокручивала в голове уравнение со всеми неизвестными, и этак, уж можете мне поверить. Но ничего не нашла. Ну, не совсем: за год до этого мы с Тома попали в серьезную аварию, когда возвращались на автобусе из поездки в Испанию. Два человека погибли, да и мы были на волоске. У меня вся голова разбита, у Тома пробита грудь, но чудом ни легкие, ни сердце не задеты. Едва выкарабкались. Может, тогда у него что-то и повернулось в мозгах… Стал иначе смотреть на жизнь. Другого объяснения я не вижу.

– А что произошло после его купаний той осенью?

– Дела пошли еще хуже, если можно так сказать. Однажды Тома нарочно проехал на красный свет на перекрестке, чуть нас обоих не угробил. В другой раз сфотографировал себя на самом краю пирса в разгар шторма, его чуть не смыло волнами. Он и правда едва не погиб. Словно… словно он уже не боялся умереть или больше не чувствовал опасности. Говорил мне: «Не надо ничего бояться», «Ничего со мной не случится» – детские какие-то отговорки. Он бросал вызов природе.

Люси попыталась связать ниточки с теми, которые выявились в расследовании:

– У вашего мужа были татуировки? Пирсинги? Какая-то связь с оккультизмом, сатанизмом, сектами? И слова «Pray Mev» вам о чем-нибудь говорят?

– Секты? Вы шутите? Нет, нет. Ничего такого. Да и не было у мужа ни одной татуировки, он их терпеть не мог.

Люси показала фотографию Рамиреса:

– Никогда не видела.

– Ваш муж принимал лекарства? Проходил курс лечения?

– Нет. Я читала токсикологический отчет после того, как вскрыли желудки акул, чтобы… собрать частицы тела мужа. Он ничего не принимал. И сегментарный анализ волос ничего не выявил. Муж не баловался наркотиками, не пил, не курил. Я внимательно просмотрела полицейские рапорты, засыпала друзей вопросами. Он не принадлежал ни к какой группе, которая могла бы оказать на него влияние, ни к секте, как вы вроде бы намекали. Он был чист.

Она говорила и твердо, и с нежностью. В глубине души, так и не сумев по-настоящему его возненавидеть, она все же корила мужа за то, что он покинул ее подобным образом.

– Его фобия по отношению к акулам не мешала его страсти к нырянию. Он тренировался в бассейнах, в искусственных водоемах вместе с приятелями. Он был смотрителем в зоопарке в Эдене, в сорока километрах отсюда. Когда он узнал, что ищут аквалангиста для поддержания порядка в аквариумах «Океанополиса», в том январе, он пошел на собеседование и получил работу… Я…

Она опустила глаза, заколебалась.

– Вы беспокоились? – спросила Люси.

– Да, конечно, из-за его странного поведения, о котором я говорила. Я не представляла, что он хочет себе доказать, окружая себя акулами. Два месяца спустя, когда вдруг появилась полиция, я сразу поняла. И никто не может объяснить, вот что хуже всего.

Из громкоговорителей послышался голос. Центр закрывался, и посетителей просили пройти к выходу. Женщины направились к плексигласовому туннелю. Люси держала в руках свой блокнот, безразличная к игре красок окружающих ее тропических рыб.