всё сложнее. Кажется, мозги вместе с телами они получили в аренду, и срок на пользование ими истекает в ближайшее время, если уже не истёк.

– Он там сдох? – подаёт голос Сэги. Харин качает головой и готова согласиться с ящерицей – что-то шаман не спешит к клиентке.

Харин принюхивается, втягивает носом воздух, пробует его языком. Нет, всё же ей не показалось – в доме шамана слишком тихо и слишком… мирно? Хотя запашок от Хэги и Сэги перебивает даже стойкий аромат её духов, Харин отмечает, что из дома пахнет свежестью, хотя Сэги сказал, что там грязно.

– Я об этом пожалею, наверное, – тянет Харин и жмурится. – Выбивайте дверь.

– Ха, теперь и к нам за помощью обращаешься, – заводится Хэги, – да что без нашего хозяина можешь сама, да ничего ты не…

– Дай я дверь выбью, обожаю выбивать двери, – перебивает его Сэги – не из солидарности с Харин, а из реального желания вынести дверь с петель, – и отталкивает приятеля в сторону.

Проход в тихий дом шамана появляется тут же: Сэги ногой сносит решётку на входе вместе с деревянной дверью за ней. Харин шагает в дом сразу же за довольной ящерицей.

Тут тихо. Умиротворённо. Так бывает в буддийских монастырях высоко в горах, на местах, где раньше стояли святилища храмов стихий, быть может. Но не в доме шамана, приторговывающего квисинами среди людей.

– У-у-у, кто-то сдох, – заранее радуется Хэги и прёт через узкий коридор в зал, откуда тянет свежим воздухом. Харин идёт за ним.

– У-у-у, старик помер, – подхватывает Сэги, как только присоединяется к ним.

В самой неожиданной компании безмозглой ящерицы и бешеного червя Харин обнаруживает шамана Лю в позе лотоса, сидящим в центре комнаты. Окна распахнуты, с улицы веет прохладой, в комнату, подхваченные ветром, летят лепестки цветков мандарина, растущего во внутреннем дворе дома. Странно, сейчас же осень, откуда цветы?..

Шаман Лю в одежде буддийского монаха похож на самого Будду: такой же спокойный лысый старик с закрытыми глазами. Отличает его от Будды только ссохшаяся кожа, обтянувшая кости и суставы.

– Либо старик отчалил в нирвану, – заключает Хэги, – либо кто-то высосал его досуха.

Харин отводит взгляд от мирного лица шамана и переводит его за окно, на цветущее во дворе дерево.

Почему оно здесь? Этот вопрос волнует её сейчас куда больше того факта, что шаман Лю, человек, мёртв, и убил его какой-то квисин, и этот квисин явно заметает за собой следы и действует на опережение. Почему мандарин зацвёл в октябре? Почему лепестки его маленьких цветков, залетающие в комнату сквозь распахнутое настежь окно, кажутся Харин знаком? Ощущение дежавю сжимает её мысли в тиски, удерживает так сильно, что становится трудно дышать, хотя воздух свежий и ароматный, и тело шамана ни капельки не воняет.

Харин медленно подходит к окну и вылезает, опираясь на подоконник, во двор. Идёт к цветущему дереву, не замечая ни серых туч над головой, ни промозглой атмосферы вокруг. Перед глазами – ясный день поздней весны, светлое небо в перистых облаках и раскинувшееся за деревом просторное поле. За полем – обрыв, который лижут пенящиеся волны. Волосы треплет тёплый ветер, нагретый солнцем, с моря ему противостоит всё ещё холодный бриз.

Харин на Чеджудо, в родном доме. Идёт тысяча шестьсот второй год, Чосон процветает. Отец Харин служит начальником стражи при городском управлении, мать занимается младшим братом. Харин приходит к мандариновому дереву каждый день, проверяет, не появились ли на нём плоды, чтобы первой попробовать их. Мандарины у этого дерева сладкие, словно мёд.

Что случилось с этим деревом? Харин не помнит – последние дни её жизни рядом с семьёй покрыты несмываемым слоем пыли, словно на зеркале, которое сколько ни мой, до поверхности уже не доберёшься, легче выбросить и заменить на новое.

Кажется, Харин так и сделала. Слишком много в её прошлом пугало и приносило лишь боль. Она избавилась от всего хорошего ради мести за свою семью, а потом избавилась и от воспоминаний о них – лишь бы не выть от тоски всякий раз, когда сердце потянется к образам отца, матери и младшего брата.

Мучи было три года, когда на их семью напал Бёнчхоль, и выбраться из горящего дома самостоятельно он никак не мог. Харин долгие годы думала, что он погиб вместе со всей её семьёй и слугами, но после обращения в кумихо и спустя годы напрасных скитаний в поисках Бёнчхоля, она столкнулась с первым на своей памяти тхэджагви. Мальчик трёх лет, потерявший воспоминания.

Оказывается, люди ублюдка Бёнчхоля похитили Мучи после того, как убили отца и мать. Бёнчхоль посадил его в бочку и заморил голодом, а потом привязал к себе его неупокоенный призрак, превратив в духа удачи. При встрече Харин он так и не узнал.

Харин не могла есть и спать, не могла жить, зная, что её брат умер в муках. Со смертью отца и матери она успела смириться – осознание произошедшего помогало ей поддерживать в себе гнев, спасавший от небытия и дававший силы продолжать поиски Бёнчхоля. Но дух младшего брата, служивший ублюдку долгие, долгие годы, стал для Харин персональным адом.

Почему она вспоминает об этом сейчас? Она похоронила память о своей семье, избавилась от боли, когда поступила на службу к Тангуну. Бёнчхоль умер от её руки, Союль сошёл с ума от силы, которую получил, помогая Харин убивать её заклятого врага. Всё для Харин закончилось в ночь смерти Бёнчхоля, когда она утопила его в собственной крови и ушла, не обернувшись. С тех пор утекло много лет: прошлое стало неважным напоминанием её же слабости, будущее – безразличной рекой из сотни сотен дней новой бесконечной жизни.

Почему Харин вспоминает о семье, глядя на цветущее мандариновое дерево посреди осеннего двора, покрытого сухой листвой?..

Она стирает со щеки одиноко бегущую крупную слезу. Хватит плакать по временам, которых не вернуть, глупая лисица.

Харин возвращается в дом шамана Лю, оставляя за спиной цветки мандарина и аромат, тянущийся следом, – сладкий, как мёд.

Файл 13. Следы на стене

– Обыщите тут каждый угол, – приказывает Харин Хэги и Сэги. Они не двигаются с места. Ах да, прихлебалы Союля подчиняются только Союлю – и то не каждый раз. – Помогите мне найти улики преступления, и получите трупы Паков.

Паразиты морщатся, Сэги даже открывает рот, чтобы возразить, но его старший приятель пинается, и они разбредаются по комнатам, принюхиваясь, точно звери. Харин помнит по прошлым встречам с ними: