такую же, какую Иван видел у Марики: синие стрелки направлены в сторону города.

– Итак, как вы знаете, вчера группа бунтовщиков, именующая себя «Дети Ясеня», вошла в Боротынск и уже сутки полностью его контролирует. Часть жителей Боротынска их приветствовала, полиция города никакого противодействия мятежникам не оказала.

Все взгляды обращаются на Штыря.

Тот пожимает плечами:

– Я за боротынскую полицию не отвечаю…

– Можно предполагать, что после двух дней отдыха – ведьме, чтобы восстановиться, необходимо время, – мятежники силами в полторы-две тысячи человек двинутся к нам. На организацию обороны у нас есть не более суток.

Капитан говорит и движется как-то безжизненно – механически, будто исполняет роль третьестепенного персонажа. Это понятно. Он здесь – единственный духовник. Генерал без армии. Представитель призрачной власти, до которой в настоящей момент – как до Луны.

Мэр тычет в его сторону мягким пальцем:

– А что это за пятна такие, – указывает на заштрихованные тоже синим овалы.

– Это аналогичные… очаги волнений. Отряд Ангела Елевферия, около восьмисот человек, и отряд отца Балабана примерно такой же численности. Обе группы пока активности не проявляют.

– Ого! – восклицает мэр. – Сколько же их вообще?

Вопрос задан в пространство, но капитан все-таки отвечает:

– Зарегистрировано около двух десятков таких… очагов. Но наступательную активность проявляет не более трети. Остальные пока топчутся на ограниченных территориях.

– Н-да… – Мэр надувает губы и откидывается на стуле.

Архиепископ Феогност, сидящий напротив него, мелко крестится:

– Спаси нас, Господи, и помилуй!

Начальник полиции грузно подается вперед:

– Скажите прямо: Москва нам поможет?

Капитан скользит по нему равнодушным взглядом:

– Москва внимательно следит за ситуацией в вашей области. Вместе с тем должен сказать, что обстановка в самой столице сложилась крайне тревожная. Никак не удается выявить тайные гнезда кадавров, нельзя сказать, что количество их растет, но и не уменьшается, это точно. К тому же в Твери появился некий Игрун, до сих пор не установлено – человек это, волхв или мифическое существо, во всяком случае железнодорожная связь с Петербургом опять прервана. А с юго-западного направления продвигаются польско-украинские ведьмаки, непонятно, как им удается просачиваться сквозь стену чертополоха. Основные подразделения Департамента сейчас там. Резервов практически не осталось. Возможно, к вам перебросят группу курсантов. Пока же придется рассчитывать лишь на свои силы. В связи с этим вопрос: какие настроения в городе?

Теперь откидывается на спинку стула начальник полиции:

– Какие у нас настроения… Нет у нас никаких настроений! Сажают вон ясени перед домами… это… мировое дерево… Игыдыр… расиль, – у него багровеют тугие щеки. – Тьфу! Русскому человеку не выговорить… Вчера на брандмауэре около Центрального универмага накалякали: «Мы – дети Ясеня!» И растопыренный лист – метр на метр.

– Ну вы его хоть закрасили? – интересуется капитан.

– Закрасили? – Штырь багровеет еще сильнее. – Полиция стены не красит. Это вон, – кивок в сторону мэра. – Обращайтесь в администрацию!..

Мэр аж подскакивает:

– А что сразу – администрация? Краски нет, разнорабочих нет… Мне бы продовольственный подвоз обеспечить. Не только у Петербурга с Москвой коммуникации рухнули. У нас тоже, сидим, как мыши в норе… Шарахаемся… Хоть священников мобилизуй!..

Он возмущенно пыхтит.

Архиепископ Феогност опять крестится:

– Спаси, Господи… Хорошо бы, конечно, опрыскать город святой водой. Но где ж ее взять? Из-под крана святую воду не набирают. Это же с реки надо возить. Я писал в мэрию, ответ: нет людей…

– Так их и нет! – фыркает мэр.

– А что слышно насчет Всероссийской молитвы? – неожиданно подает голос Хорь – он до сего момента молчал.

Все сразу стихает.

Глаза теперь обращены к капитану.

Тот говорит неохотно:

– Решение насчет Всероссийской молитвы утверждено. Патриарший местоблюститель, Его Высокопреосвященство митрополит Фотий благословение дал, Президент указ подписал. Текст молитвы в спешном порядке разрабатывает специальная группа, в состав которой входят лингвисты, психологи, религиоведы… Предполагается, что первый вариант ее будет готов к сентябрю. Затем – обсуждение в Думе…

Штырь, не глядя ни на кого, сообщает:

– Внесли в Думу законопроект «Не убий». И что? Дума работает над поправками…

Иван скромненько пристроился у стены. Про него быстро забыли, хотя поначалу встретили недоуменными лицами: что это еще за советник по особым вопросам? Какие-такие вопросы имеются у Наместника? Он украдкой разглядывает присутствующих, и чем дальше, тем больше сердце у него начинает неприятно постукивать. Люди, собравшиеся за столом, очень разные, но уравнивает их одно: они все боятся. И не просто боятся – они буквально затоплены страхом: он сгущается в комнате как инфекционная пелена. Потому и наливается малиновой кровью Штырь, потому и пыхтит приоткрытым ртом мэр, демонстрируя сердечную недостаточность, потому и дрожат руки при крестном знамении у отца Феогноста. И потому, вероятно, так механически говорит и движется капитан – он этот страх в себе задавил, но окончательно избавиться от него не может.

Страх – вот что объединяет их всех.

Страх и беспомощность перед тем, что приближается к городу.

Объединяет всех, но – замечает Иван – кроме Хоря. Тот не старается как начальник показаться спокойным, он и в самом деле спокоен – скука в глазах. Словно смертная тень, подползающая все ближе, его не касается.

Ни распятия он не боится, ни затвердеть в слое пластмассы.

Хорь уже по другую сторону бытия.

Вот он окидывает всех скучающим начальственным взором и спрашивает:

– Так какое у нас будет мнение? Мы сможем удержать город?

Взгляд у него отсутствующий.

И Ивану понятно, что ответ его нисколько не интересует.

Он чувствует: должно что-то произойти. Что именно – он не знает, но у него ощущение, что вот-вот, как крыша одряхлевшего дома, обрушатся небеса и погребут его под обломками. Не он один это чувствует. В городе невротической духотой нарастает паника. Многие уезжают – на машинах, на мотоциклах навьюченных, как животные, на телегах, на велосипедах. Но большинство все-таки остается: и ехать некуда, и видят, что в брошенные дома и квартиры вселяются беженцы. Никакими силами их оттуда не выкурить. Полиции не до того, в городе начинается бешеная торговля ветками ясеня, продают их буквально на каждом углу, цены безумные, но расхватывают за считанные минуты. Циркулируют упорные слухи, что если растет перед домом ясень, то это оберег, своего рода гарантия: повстанцы такие дома не трогают. Те же, кому веток не достается, рисуют, чем могут, лист ясеня на дверях, на стенах. Закрашивать их уже никто не пытается.

Выступает по местному радио Хорь и как Наместник с неограниченными полномочиями, назначенный Президентом, вновь призывает граждан сохранять спокойствие и порядок. Непосредственной угрозы для города нет, возвещает он, полицейских сил, имеющихся в нашем распоряжении, вполне достаточно, чтобы остановить редкие и разрозненные банды грабителей. Президент лично наблюдает за ситуацией. В