– Ну что, братья? – обратился Олег к ратникам. – Постоим за землю Русскую? Взыщем с ворогов за обиды?

Горчаков пробежался взглядом по напряженным лицам воинов и вздохнул. «Сначала стрелы с порохом, теперь этот сокрушительный залп. Как бы китайские фокусы не подорвали веру в успех этой моей затеи», – подумал он.

Трусов среди новгородцев не было. Но какая бы битва ни ждала впереди, каждому воину хочется ее пережить и вернуться домой. Умный командир просто обязан что-то сказать перед боем и воодушевить своих бойцов. Многие римские полководцы могли перед битвой такую речь «задвинуть», что измотанные и павшие духом легионеры забывали про страх и усталость, смыкали ряды, шли в атаку и просто сметали противника.

«Речь будет, но чуть позже», – усмехнулся Олег.

– Навались! – скомандовал он.

Ратники уперлись в бревна, поднатужились, сооружение покачнулось, заскрипело и покатилось по льду.

Эти последние метры Горчаков не отрывался от смотровой щели. Надо было встать на определенном расстоянии от вражеского укрепления, иначе подъемный мост до конца не опустится.

– Колья готовь! – крикнул он, быстро обернувшись, и, сделав широкий шаг, нагнал отъезжающую стену.

«Пора!» – решил Олег, увидев в просвет между матами, что до выстроенных в сплошную стену повозок осталось метра три.

– Сто-ой! – гаркнул он развернувшись.

По этой команде шестнадцать сильных воинов сунули толстые колья между спицами. Колеса провернулись, короткие концы кольев уперлись в днища телег, а длинные рванулись вверх, бойцы, навалившись грудью, буквально повисли на них. Одновременно с этим остальные ратники, бросив толкать башню, развернулись и уперлись в бревна, бывшие до этого у них за спиной. Сооружение дернулось и, заскрипев, встало.

– Братья! – начал свою речь Горчаков. – Жестокий и коварный враг топчет нашу землю! – В такую минуту Олег даже не подумал, что по легенде он франк и не может называть Русскую землю нашей. – Монголы и те, кто пришел с ними, жгут наши города. Насилуют и убивают женщин и совсем еще девочек! На щедрой и привольной Рязанской земле повсюду сейчас только дым и пепел. И если мы не сможем остановить врага, – повысил голос Горчаков, – он пойдет дальше и снова будет резать и жечь! Поэтому здесь и сейчас мы стоим не за Коломну или Владимир, мы сражаемся за всю Русь! – теперь голос Олега гремел так, что его, наверное, слышали и в соседних укреплениях. – Ныне мы сражаемся не только за тех, кто сейчас жив, но и за тех, кто еще не родился! И если не устоим, то наши внуки и правнуки станут рабами безжалостных пришельцев. Вы хотите этого?!

– Нет! Не бывать тому! – зашумели воины.

Горчаков не продумывал выступления и не искал подходящих слов. Нужные слова находились сами. И как это ни громко прозвучит, слова эти шли от самого сердца.

– Помните, братья, – продолжил Олег, – никто не живет вечно. Смерть приходит ко всем. И если мы сейчас встретим свою, то давайте сделаем это так, чтобы нас запомнили! Покажем иродам, на что мы способны! Поджигай! – скомандовал Горчаков помощникам огнеметчиков.

Кремни застучали по железу. Посыпались искры. Один за другим вспыхнули комки вязкого пороха.

– Руби! – рявкнул Олег, выхватывая из ножен длинный меч.

Стоявшие у бортов воины взмахнули топорами, взвились концы перерубленных веревок. Подъемный мост передвижной крепости качнулся вперед, сначала медленно, потом быстрей. А достигнув критического угла, он словно бы сорвался и почти мгновенно рухнул краем на вражеские повозки.

– Впере-ед! За Русь! В атаку! – прокричал Горчаков, вскидывая меч в высоко поднятой руке.

Возбуждение и боевой азарт захлестнули его с головой. Слово «атака» еще не вошло в употребление, но сейчас Олегу было на это наплевать. Он был в таком состоянии, что вполне мог крикнуть и «За Родину! За Сталина!».

Горчаков первым взбежал по пандусу и первым получил две стрелы. Одна гулко ударила в левый наплечник, слегка развернув Олега, вторая, угодившая в грудь, заставила его покачнуться. Горчаков слегка наклонил голову. «Не хватало еще, чтобы попали в смотровую щель», – подумал при этом он.

Остановившись у края, Олег увидел сверху настоящий лес из коротких копий и… как назвать остальное, он просто не знал, несмотря на отличное знание предмета. Широкие кривые клинки на двухметровых древках не походили ни на один вид европейских алебард. Японскими нагинатами это чудо китайской военной мысли тоже нельзя было назвать. Потому как нагината была намного уже и имела слабый изгиб. «В общем, нечто вроде турецкой сабли типа «клыч». Нет, у «клыча» нормальная елмань. Скорее это растолстевшая индийская церемониальная «зафар-такия» с гипертрофированным расширением на конце лезвия, которое русские называли «елманью», – чисто автоматически определил для себя тип клинка Горчаков. Но причудливыми алебардами-нагинатами дело не ограничивалось. Трезубец римских гладиаторов имел столько же зубьев, сколько было заявлено в названии. Ну а четыре штыря – это вроде бы вилы? Но можно ли назвать вилами оружие, у которого вместо штырей четыре длинных и узких кинжала?

Короче, удивили изобретательные китайцы мастера, который неплохо разбирался в оружии и сам ковал сабли, кинжалы и мечи.

А еще Олег только сейчас смог по-настоящему оценить собственную задумку. Прыгнуть с повозки на эту щетину из остро отточенной стали было не реально. А за пехотой вертелись в седлах монгольские лучники и метко били стрелами через головы своих артиллеристов.

Вслед за Горчаковым на краю подъемного моста оказались огнеметчики, и один из них сразу же упал. Тяжелая, похожая на закругленное на конце долото стрела ударила воина под глаз с энергией пули, выпущенной из мощного пистолета «Глок». Умершего почти мгновенно ратника отшвырнуло ударом назад. Олег бросил меч на помост, подхватил выпавший огнемет и прямо с колена выпустил огненную струю. Перед выстрелом ему пришлось развернуться в сторону, потому что новгородцы опередили его на доли секунды, и когда Горчаков поднял глаза, то увидел впереди сплошные клубы желто-оранжевого пламени. И почти в то же самое мгновение по ушам резанули вопли сгоравших заживо людей. Объятые огнем фигуры метались во все стороны и ломали строй тех, кого пощадила огненная стихия.

Сразу после залпа рухнули еще двое огнеметчиков. Один из них получил стрелу в лицо, второй в горло, прямо сквозь кольчужную бармицу. В ту же секунду выбыли из строя еще двое воинов: с ранами в бедро и в предплечье. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: обе раны очень серьезны – тяжелые наконечники раскололи кость. Монгольские стрелы буквально исчертили воздух. Их белые оперения мелькали, как несомые бурей крупные снежные хлопья.

Когда подхвативший свой меч Олег выпрямился, ему в кирасу тут же ударила стрела и отскочила со звоном.

– Ну что вы встали?! – рявкнул Горчаков, подняв забрало.

Он понял, что воины просто не решаются сунуться в огонь. Меткие монгольские стрелы тоже уверенности не прибавляли.