талию — Димка Самойлов, хулиганистый пацан из параллельного класса. У Юрки с ним было несколько стычек. Мелких, в основном словесных. Юрка с Димкой друг друга давно недолюбливали.

Ленка повернулась к своему ухажёру и что-то прощебетала ему на ухо, затем чмокнула его в щёчку. Димка прижал к себе девчонку одной рукой, а другой деловито провёл по её заднице. Потом они отлепились друг от друга. Самойлов спустился с крылечка и потопал в сторону сквера, а Ленка — к подъездной двери.

«Никийя. Точно Никийя,» — думал Юрка. Ему стало теперь всё абсолютно понятно и абсолютно безразлично. И ещё мелькнула мысль, что если бы не рассказ дяди Коли, всё произошедшее для него было бы гораздо драматичнее. Может быть, через денёк-другой и мысль о суициде появилась бы. Он прекратил подглядывание и вопросительно уставился на Ольгу.

— Какой пассаж. Какая трагедия, — театрально прошептала ему в лицо Буланова. — Бедный Юрик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу.

Ольга старательно изобразила, как ей сейчас тошно видеть Юрку. Тот поморщился от этой дискотеки на костях ещё не родившихся чувств и ответил такой же слегка подправленной шекспировской цитатой:

— Слышь, Офелия, канай в монастырь. К чему плодить грешников? Сам я — сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня. Запомни: я очень горд и мстителен.

Он развернулся и пошёл домой.

— Ой, ой, ой! Я прямо так вся испугалась! — орала Ольга ему в спину. — Да чтоб ты знал: я вчера еле уговорила Ленку пойти с тобой в кино. Нужен ей такой чухан, как собаке пятая нога! Нет у тебя подружки, и не будет никогда! И Серёженьке своему передай, чтоб к моему дому больше не подходил, кобель драный!

Юрка на последней фразе чуть не споткнулся. Развернулся и с ухмылкой стал медленно приближаться к Ольге.

— Опа! Так вот оно в чём дело-то! Ты с Серёгой поцапалась! А насчёт подружки ты не права. Она у меня есть. Лучше Светиной, хотя тоже Ленка. Хочешь, поделюсь? — с этими словами он вытащил из кармана шоколадку и показал Булановой.

В больших тёмно-карих глазах Ольги стояли слёзы. Она ошалело посмотрела на фантик и скорее узнала, чем прочитала:

— «Алёнка»…

Юрка разорвал упаковку, разломил плитку и протянул половину шоколадки Булановой.

— Угощайся. Эта подружка мне не изменяет. И встречи с нею всегда приятны.

Ольга взяла шоколадку и вдруг заплакала, всхлипывая. А потом она обвила руками юркину шею, уткнулась ему в грудь мокрым от слёз лицом и продолжила плакать. Юрке ничего не оставалось, как погладить её по спине свободной от шоколадки рукой.

— Успокойся, Оль. Всё пройдёт. Пройдёт и это. Дедушка Соломон знал, чего на кольцах писать. Ты шоколадку-то ешь. Вот так. Вкусно? Ну, чего там у тебя с Серёгой произошло?

Оказалось, кто-то на днях видел Серёгу, прогуливающимся под ручку с девчонкой из параллельного класса.

— Я спрошу, конечно, у Серого, что там было и было ли вообще чего. Но даже в худшем случае не стоит так себя изводить. Оль, ну в самом-то деле. Ты чего, парня себе нового не найдёшь?

— Угу, — согласилась Буланова, дожёвывая шоколадку и успокаиваясь. — Обязательно найду. Я чё? Какая-то косая или рябая? Да пошёл он…

— Тихо, тихо, тихо… Не наговори лишнего. Вдруг у тебя и с Серым всё хорошо будет?

На том и расстались.

* * *

А после обеда в воскресенье клуб любителей древних сказаний собрался вновь. Вспомнили, что предыдущая серия закончилась появлением Волоса в Ирие. И Николай Денисович продолжил…

* * *

Когда во дворце Индры дым стоял коромыслом, а сома лилась рекой, на стене Золотого города на мощном кубическом камне сидел угрюмый русоволосый силач, вся одежда которого состояла из белой набедренной повязки да засаленного кожаного фартука. Композиция сильно напоминала роденовского мыслителя с той лишь разницей, что наш «экспонат» исподлобья смотрел не вниз, а на узкую полоску луны, висевшую над зубцами крепости. В стороне послышались чьи-то шаги. Мыслитель повернул голову и увидел приближающуюся щуплую фигуру молодого человека. Он узнал Вишну и потерял интерес. Голова вновь повернулась в сторону луны.

Вишну подошёл к сидевшему и критически смерил его взглядом.

— Тваштар? И что же божественный плотник делает здесь в час, когда Ирий празднует победу?

Тваштару не нравилось, когда кто-то нарушал его одиночество. Он уже собирался сказать в ответ что-то ядовитое, но передумал. В словах Вишну божественный мастер услышал не горечь сарказма, а нотку сочувствия.

— Почему-то мне кажется, что ты не собираешься уговаривать меня присоединиться к пирующим.

— Ты прав. Мне противна эта вечеринка. Я не считаю Индру достойным сапфировой шапки Тримурти. И мне просто омерзительно наблюдать, как все наперебой подлизываются к этому хаму. Разве что задницу ему не целуют.

Слова про хама задели глубинные струны души Прекраснорукого.

— Мне тоже это всё не нравится. Индра ведёт себя, как царь. Мы с ним были друзьями. А он сегодня сломал ворота. И ладно бы извинился. Ну, всякое бывает. Так ведь нет! Стал приказывать: велите Тваштару, пусть сделает. Ему, мол, всё равно делать нечего. Небось, какой-нибудь ерундой занимается! — мастер уже тихо закипал от гнева. — Ты слышал? Это я-то ерундой занимаюсь! Это мне-то делать нечего! Как Ваджру выковать — ко мне прибегал. Золотую колесницу сделать — ко мне. А теперь орёт, что Тваштару делать нечего!

— Да. Индра совсем зазнался. Но я тебе скажу честно: он никогда не ценил друзей…

Взгляды Вишну и Тваштара встретились, и молодой бог понял, что нашёл сейчас стойкого (хотя и слишком уж простодушного) союзника в борьбе с громовержцем.

— Скажи, Господин форм, ты хотел бы отомстить Индре?

— Да, — прошептал Тваштар.

— Тогда у меня есть идея, — Вишну оглянулся, будто бы их кто-то мог подслушивать. — Потребуется всё твоё мастерство, много металла и времени. Всё нужно будет делать втайне. Мы проверим, насколько силён Индра…

* * *

Слегка пьяный Агни мрачнее тучи ходил взад-вперёд по спальне. Он сейчас сильнее всего напоминал лиса, но только больного бешенством. Глаза замученные, печальные, затуманенные сомой. Он очень хотел, чтобы его гладили и ласкали, но любые действия, прерывающие его ходьбу, вызывали в боге агрессию. Такой и покусать может. Вон, даже слюна в уголках губ пенится. Попытка Свахи уложить его в постель в который уже раз не увенчалась успехом.

— Ну, и чего ты так переживаешь? — задала