– Эта камера может запечатлеть Сумрак, месье. Ваши действия войдут в историю, – спокойно продолжал Бернар.

– Жаль, что нельзя сохранить и речь, – посетовал анархист.

– Картины со звуком демонстрирует месье Эдисон в другом павильоне, – неожиданно для себя заявил Леонид довольно строгим тоном. – Полагаю, не стоит вмешивать его в наше дело. Могу я начинать? Или вы должны подготовиться, месье?

Вопрос, кажется, поставил Светлого в тупик.

– Приступайте, – махнул тот наконец рукой. Было в этом махе что-то барское.

– Мы можем отпустить людей? – осторожно спросил Бернар.

Только сейчас Леонид догадался, что зрители на малом глобусе были заложниками. Вряд ли этот хлыщ угрожал им смертью. Но, по всему, примени он свое заклинание, едва ли не все добровольно бросились бы вниз.

И при этом шухарт оставался Светлым. Любопытно, что будет, если испробовать его чары на нем самом? Уйдет в Сумрак, как тот, из Дрездена, о котором рассказывал Фрилинг?

– Нет нужды, – подумав пару мгновений, решил шухарт. – Их все равно коснется.

– Вы можете гарантировать им жизнь, месье?

– Ровно настолько, насколько они могут гарантировать ее себе сами! По-вашему, это я столкнул того несчастного с моста?

– …И еще одного с эстакады. Впрочем, это, конечно, не вы лично. Так же как не вы толкнули воришку под омнибус. Или вызвали сердечный приступ у ажана.

– Ажан был взяточником. О воришке вы сказали сами. Их убили собственные пороки. Все, что я хочу сделать, – чтобы люди их осознали.

– Простите, может быть, вы все-таки назоветесь? Причинить вам ущерб магией не смогут ни Темные, ни Светлые.

– О да! – с некоторой долей самодовольства высказался тот, кто еще сам формально назывался Светлым. – Не только на этой выставке существуют изобретатели. Всего лишь несколько лет изучения старинных манускриптов и добавление к ним немногого из «Вестника научной магии»! Это новая совершенная защита, месье. Причинить мне вред не может ни один Иной! Ее нельзя пробить волшебством. Ровно так же, как нельзя поразить меня пулей, железом, тростью, электричеством или даже ударом боксера.

– Месье, как вас все же… – начал снова Бернар.

– Зовите меня Томá, – раздраженно бросил шухарт, который явно не любил, если его прерывали.

– Это имя или фамилия?

– Как пожелаете!

– Хорошо, месье Тома. Мы не в силах вас остановить. Но, может быть, мы сможем вас убедить. Светлые защищают всех, а Тьма защищает только сама себя. Толкнуть человека свести счеты с жизнью – это толкнуть его на бессмысленное бегство от своих бед. Пусть даже эти беды вызвал он сам! Вы толкаете их к отчаянию. Ко Тьме. И после этого вы говорите, что защищаете Свет?!

– Месье сантинель передергивает. Сегодня я применил средство не более десятка раз. Да, увы, три покойника на моей совести. Я обещаю применить то же самое к себе, когда сделаю дело. Если переживу это – значит Свет на моей стороне. Несколько человек вполне благополучно пережили встречу со своей совестью. Выставка подарила им то, что обещала. Просвещение.

– Всех их сейчас отпаивают настоем валерианы наши добровольные целители. Одного нашли вампиры раньше нас и привели к Темному лекарю. Сказали, в нем столько тоски и скорби, что они брезгуют его кровью даже в День, когда все позволено. Вы хотите взвалить на людей ношу не по их силам, месье.

– Я всего лишь проводник Света. Если их болезнь столь велика, что организм уже не приемлет лекарства, так тому и быть. Они хотя бы не смогут заразить никого больше. Люди привыкли прятаться от Света. Сначала в тени суеверий и страхов, чем и вскормили Темных. Теперь же они хотят спрятаться за машинами. Затмить робкий Свет истины электричеством. Заменить разбитую дорогу к совести передвижными тротуарами. Мой долг как Светлого этому помешать.

– Вы не сможете исправить мир, любезный.

– Как знать… любезный. Вот он, мир, у наших ног и над нашей головой. А сфера – идеальная форма, так считали еще древние греки. Через эту сферу чары «реморализации» распространятся значительно дальше, чем если бы я встал даже на самую вершину башни Эйфеля. Если ведьма может воткнуть иглу в тряпичную куклу и поразить жертву на расстоянии, почему бы не направить чары на земной глобус?

Леонид вращал ручку камеры. Он подумал, что в высшей степени самонадеянно для анархиста-шухарта раскрывать свои замыслы вот так, накануне их воплощения. По крайней мере в пьесе это смотрелось бы глупо. И в кинематографе такое вряд ли приживется.

– Что же, месье, – подытожил Бернар. – Мне остается только отойти в сторону и открыть дорогу виртуозу.

Он развел руки и попятился.

Леонид продолжал крутить ручку. Пленки еще должно было хватить.

Месье Тома несколько картинно развел руки. Он явно уже представлял себе эпохальные последствия своего шага.

Александров с трудом удержался от того, чтобы бросить съемку. Этот субъект чувствует свою полную безнаказанность. Сейчас он выльет всю набранную чужую Силу на глобус под ногами. Рукотворная планета для него – словно кукла для ведьмы. Только иголки втыкать не надо. Тысячи живых кукол сами воткнут в себя то, что окажется под рукой, когда осознают все мелкие торги со своей совестью и все обманы.

Этот Иной забыл, что подобное испытание – для Светлых. Для тех, кто уже единожды и навсегда сделал свой выбор. А испытание людей – в том, что их выбор между добром и злом совершается каждый день и час, каждый вздох.

Большего на них не стал возлагать и сам Творец, если, конечно, в него верить.

Мир из одних лишь Светлых, наверное, был бы лучше нашего. Может быть, когда-то он таким и станет. Но делать его таким сию минуту – все равно что светить мощной электрической лампой в глаза тому, кто всю жизнь провел в пещере.

Оставалось лишь надеяться, что расчеты шухарта не верны, и его «снаряд» далее не улетит.

Месье Тома что-то бормотал себе под нос. Наверное, Светлый анархист хотел сосредоточиться. Или проявить артистизм в столь эпохальный момент.

Как ни странно, сквозь окуляр камеры нельзя увидеть Сумрак. Леонид не сумел еще найти тут решения. Если затащить аппарат на первый слой, то он превращался в старинный телескоп на трех ногах. Такого рода фокусы были отлично известны научному отделу. А в обычном мире кинематографист не мог увидеть того, что снимает на первом слое. Даже если поглядеть в окуляр сквозь тень от ресниц. Приходилось вечно прицеливаться «на глазок», потом наводить объектив в нужное место.

Потому Леонид не мог сейчас увидеть, какие токи Силы проходят к глобусу. Зато он смог лицезреть великолепный момент иного свойства.

Один из людей, которых Тома держал вокруг себя в качестве заложников, быстро шагнул к своему пленителю.

А затем с изяществом танцора русского императорского балета сделал молниеносный удар ногой в голову. Пятка его ботинка угодила прямо в висок анархисту.