было бы отправиться в Крым. Но он был на грани гражданской войны: президент и парламент никак не могли поделить власть. И в довершение к этому из Дагестана пришла холера.

Иван Иванович подозвал гарсона, вновь заказал придуманный им самим коктейль — кампари, джин, тоник и много льда. Сделал пять-шесть глотков подряд, вытер платком несколько попавших на бороду капель. За соседним столиком две американские пары дружно хохотали над чем-то. Иван Иванович поморщился, отвернулся. Ох, уж эти янки — непосредственны, как дети. Во всем, кроме бизнеса.

«Кроме бизнеса», — подумал он и вздохнул. Ему не хотелось вспоминать сейчас здесь о делах, проектах, партнерах. Всему свое время. И место. Как липуча, однако, американская лексика. Бизнес. Чартер. Круиз. Мимо залива величественно проплывал океанский лайнер. Пассажиры разных классов высыпали из своих кают на борт. Наиболее экспансивные и сентиментальные приветственно махали руками тем, кого они видели на берегу. Иван Иванович вспомнил свою поездку на «Леониде Собинове» из Одессы в Батум. Два города, два мира, два уклада жизни, одно государство. Словно тысяча лет прошла с тех пор. Нет уже того государства. Разбежались города по разным странам. И сам он оказался в стране иной.

— Мсье, прикажете подавать буабез?

Иван Иванович обожал это блюдо. Особенно, когда оно было приготовлено, как здесь — из свежайшего улова, который совершался на ваших глазах, с изысканными ароматическими специями. Рыба разных сортов, омары, креветки, петушки, устрицы. Одним словом, Великая Морская Уха.

— Вино успели выбрать?

— Успел, успел. Дайте мне, пожалуйста, бутылку Chateau le Haut du Bois 19… года.

— Слушаюсь. — Гарсон наклонил голову, послушно улыбнулся. «Сколько же, должно быть, денег у этого русского? — думал он, направляясь в погреб. — Вино-то коллекционное. Бутылочка золотая. Более пяти тысяч франков. И сверх всего чаевых дает полтыщи».

Уже прошла неделя отдыха, но былого чувства свежести, бодрости, радости жизни у Ивана Ивановича не появлялось. Он просыпался с ощущением усталости. Стоило больших трудов встать, сделать несколько упражнений зарядки, принять душ. Настроение было необъяснимо подавленное, словно он только что потерпел в чем-то (в игре ли на бирже, в шахматах ли) сокрушительное поражение. Этому способствовала и его болезненная мнительность. То ему казалось, что у него рак предстательной железы, или хронический аппендицит, или стремительный инфаркт.

«Возраст, хочешь не хочешь, а возраст дает себя знать, — покорно думал он. — Совсем не мальчик, в клуб «шестидесятников» вступил. Все чаще хочется уединения, одиночества…» Вчера жена и дочь укатили на три дня в Париж. Он не возражал. Они впервые были во Франции, так многое хотелось посмотреть. И, разумеется, по магазинам пошастать. С ними он отправил и обоих телохранителей — Клочкова и Остапчука. Нечего им в этой глуши мускулы свои демонстрировать. Пусть проветрятся с дамами.

Сегодняшнее утро было неожиданно приятным. Он со вкусом, с удовольствием выкупался в море. Вставал он рано, в семь на пляже не было ни души. Солнце шаловливо прыгало по небольшим волнам, нежный ветер ласкал кожу. После легкого континентального завтрака два часа Иван Иванович играл в теннис с очень сильным инструктором. Потом вновь отправился на пляж. И в третий раз за это утро увидел ее. На ней было мини-бикини. Полулежа в шезлонге, она читала какую-то книгу. Бог ты мой, до чего же она была хороша! Вроде бы на первый взгляд ничего особенного. Курносая. Лупоглазая. Верхняя губа выдвинута над нижней. Это если смотреть в профиль. Но вот она поворачивается анфас, и происходит чудесная метаморфоза. Вздернутый носик задорно прелестен, обжигающие черные глаза распахнуты настежь, припухшие вишневые губы четко очерчены. Умеренно длинные ноги, хрупкая (но не инфантильная, нет!) фигурка, японская — едва заметные холмики — грудь. Иван Иванович любовался девушкой отстраненно, как картиной в музее. Еще бы — жена рядом, дочь на выданье… «А все же крутит лукавый, ох — крутит. Видно, не зря говорят: «Седина в бороду, бес в ребро». Ну, ладно, ладно. Подумаешь, велика беда. Посмотрю, мысленно пооблизываюсь. И все. Хоть и говорится в Писании, что если прелюбодействовал мысленно, то… Но все же невелик грех».

Однако свой шезлонг Иван Иванович расположил почти рядом. Раскрыв томик неизменно любимого Мопассана, он какое-то время наблюдал краем глаза за пляжной соседкой и наконец задремал. Никогда раньше ему не снился его старый, его добрый друг Геннадий. А тут, на тебе, вот он, своей собственной персоной… И главное — улыбчивый, дружелюбный, умиротворенный. Ни обид, ни упреков, ни претензий. Да и что особенного произошло? Лет пять (пять-шесть) назад в Москву приехала группа бизнесменов из Техаса. Нефть. Химия. Компьютеры. Когда были широко открыты границы, в Россию хлынул поток иностранцев. Разные были среди них люди. Наивные, почти неосведомленные и прожженные, великолепно информированные; честные трудяги и отъявленные мошенники и плуты. Что же тут удивительного? Охотников половить жирную рыбку в мутной, взбаламученной беззаконием и безвластием воде было предостаточно всегда и везде. Их Иван Иванович довольно легко определял внутренним своим компьютером — многолетним опытом, приобретенным на руководящей работе в Совете Министров, КГБ, ЦК. Изо всех техасцев он выделил одного — Айка Холланда, нефтяного магната, мультимиллионера, пожилого, прямого, грубоватого англосакса. Используя свои обширные связи и деловую хватку Геннадия, он сумел одним из первых провернуть крупную сделку по продаже нефти. Это была в чистом виде посредническая операция и даже процент комиссионных не был толком оговорен. Не был он зафиксирован и контрактом. То были первые шаги совков в международном бизнесе — опасном, рискованном, зачастую непредсказуемом. Тем большим оказалось его удивление, когда в одну из поездок в Нью-Йорк он обнаружил на своем банковском счету девятьсот тысяч долларов (как потом он выяснил, за рубеж утекла не река, а целое нефтяное море). Довольны были все, кроме Геннадия. Иван Иванович выделил ему двадцать пять «кусков», но тот каким-то образом узнал о полной сумме выплаченного гонорара. «Значит, Боливар не выдержит двоих? — спросил он на одной из презентаций. — Если мне память не изменяет, мы договаривались весь навар делить фифти-фифти». — «Расчет произведен в соответствии с затраченными усилиями, — улыбнулся Иван Иванович доверительно. — Давай лучше выпьем за дальнейшие успехи в коммерции. Жизнь только начинается». — «Мы знакомы более тридцати лет. Не один пуд соли вместе съели. Да, видно, этого мало, чтобы узнать друг друга, чтобы отличить зерна от плевел…»

Чудак, обидчивый, недалекий чудак. И догматик. По теории марксизма докторскую защитил, а творческой интерпретации истины «Бытие определяет сознание» не научился.

— Извините, мсье…

Иван Иванович по-приятельски похлопал продолжавшего кукситься Геннадия по плечу, раскрыл глаза. Приснится же вдруг этакая несуразица.