Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, лучше всего — попытаться реконструировать, воссоздать течение этой жизни так, словно не существует той продуманной прозы, — открыв тайники ее сиюсекундных свидетельств, мимолетных и неосторожных. Это не столько вторжение в лабораторию творчества, сколько возможность прикосновения к правде жизни, не защищенной литературным мастерством.
25-го июня 1918 г., 2 ч. ночи, у моего подъезда.
Полная луна, я в 10-ти серебр кольцах, часы, браслет, брошь, через плечо С кожаная сумка, в руке коробка с папиросами и немецкая книга. Из подъезда малый лет 18-ти, в военном, из-под фуражки — лихой вихор.
— Оружие есть?
— Не-ет…
Взял: кошелек со старым чеком на 1000 р., новый чудный портсигар, цепь с лорнетом, папиросы.
На следующий день, в 6 ч. вечера его убили. Это оказался один из 3-х сыновей церковного сторожа церкви (Ржевской), вернувшийся — по случаю революции — с каторги.
Она все-таки не одна, Лиля помогает Марине как может. Берет Ирину к себе на лето в деревню Быково. В июле Марина пишет золовке:
Милая Лиля!
Получила все Ваши три письма.
Если Вы все равно решили жить в деревне, я у Вас Ирину оставлю, если же живете исключительно из-за Ирины, я Ирину возьму…
Все, что я могу сделать — платить за Иринино молоко, давать крупу и взять на себя половину того, что Вы платите за комнату. Я определенно не хочу, чтобы Вы на Ирину тратили хотя бы копейку, но если ее содержание будет мне не по силам, я ее возьму.
Не сердитесь и не упрекайте, у меня не только Ирина, а еще Аля, а еще дрова, кых нет, и ремонт, за кый надо платить, и т. д. — без конца.
Целую Вас. Подумайте и ответьте. Посылаю крупу и 84 р за Иринино молоко до 4-го а ст стиля. Деньги за комнату — если Ирина у Вас останется — привезу в среду.
Возникает вопрос: не превращаем ли мы наше повествование в комментарий к эпистолярию? Ответ есть. Во-первых, зачастую нет никаких свидетельств — кроме писем. Во-вторых, чаще всего письмо и есть лучшее свидетельство.
Но еще верней — все-таки стихи.
Опять-таки — реакция на Ахматову, уже спевшую:
Вокруг Марины множество людей, далеко не обо всех следует говорить, но вряд ли возможно обойти уже упоминавшегося Михаила Соломоновича Фельдштейна — это тот человек, которого Марина называла «Волчья морда», в миру — юрист, друг семейства Эфрон. Он очень близко стоял к тем, о ком говорим. Настолько близко, что в скором времени уйдет от жены — к Вере Эфрон. Ей-то он и пишет 6 сентября 1918 года:
Веруша! Проводил тебя и пошел в заседание. Когда вернулся домой, совсем неожиданно застал Надежду Ивановну (подруга матери Фельдштейна, жившая у нее в доме. — И. Ф.), только что приехавшую из Быкова. Она сейчас же начала рассказывать Быковскую хронику, центральным местом коей являются Лилины муки по поводу Ирины. Оказывается, что третьего дня Надя (нянька детей МЦ. — И. Ф.), явившись из Москвы, объявила Лиле с торжествующим видом, что барыня Марина И уезжают через две недели в Крым (МЦ никуда не уехала. — И. Ф.), а Ирина переходит на Надино попечение. Не успела Лиля опомниться от этой декларации прав ребенка, как вчера явилась Марина, а сегодня Ирина уже водворена в Москву под сень грозной родительской власти. Лиля была должно быть так озадачена этим финалом своего летнего самопожертвования, что окончательно растерялась и могла только написать Эве (до 1919 года жена М. С. Фельдштейна. — И. Ф.) записку с просьбой что-нибудь ей посоветовать. Я очень люблю Марину, но почему во всех случаях столкновений с Лилей или с тобой она является такой истинной гражданкой Федеративной социалистической советской республики. Прямо хоть заказывай Наде Крандиевской-Файдыш Маринин памятник наряду со Сковородой и Стенькой Разиным. Бедная Лилька — укладывать так свою душу, как только она умеет, и получить такого рода отставку — это такой номер, что для сохранения каких-нибудь хороших отношений к Марине просто надо заставить себя не знать о том, что у нее есть дети и о прочих последствиях этого противоестественного факта.
Да, резонеры существуют, и они не всегда не правы, и МЦ — мастерица резких движений, но правда состоит в том, что: «у меня не только Ирина, а еще Аля».
МЦ тащит свой воз и поет молодость. Она бьет сплеча, похлеще футуристов коммуны:
Откуда ей про то знать, в свои-то двадцать шесть? От горькоты приходящего опыта, наверное. В записной книжке, чаще похожей на безоглядный дневник:
21-го августа 1918 г.
Ирине 1 г. 4 мес.
года своей жизни (октябрь и ноябрь, когда я была в Крыму и 3 летних месяца) она провела без меня.
В Алю я верила с первой минуты, даже до ее рождения, об Але я (по сумасбродному!) мечтала.
Ирина — Zufallskind[38]. Я с ней не чувствую никакой связи. (Прости меня, Господи!) — Как это будет дальше?
27-го — 28-го августа 1918 г.
Брянский вокзал — за молоком — 5 1/2 утра по старому. Небо в розовых гирляндах, стальная (голубой стали) Москва-река, первая свежесть утра, видение спящего города. Я в неизменной зеленой крылатке, — кувшин с молоком в руке — несусь.