– Александра схватили?

Спаркс отрицательно покачал головой.

– Нет. Он словно растворился. Школьный курс он закончил и успел осуществить план чудовищной мести. Скорее всего, он был вне пределов досягаемости кого бы то ни было. Через три недели после похорон на мое имя пришло письмо. Без обратного адреса. Почерк мне был незнаком. В письме подробно описывалось убийство мальчика на пасеке, нападение на девушку у реки, а также изнасилование девушки в Германии. Теперь я понял страшный смысл подарков, полученных когда-то от Александра. В письме лежал и этот серебряный амулет.

Спаркс разжал ладонь – на ней тускло поблескивал серебряный глаз Тота.

– Вы его сохранили? – У Дойла перехватило дыхание. Спаркс пожал плечами.

– Больше ничего не осталось. Мне нужно было хоть что-то… – он отыскивал подходящее слово, – чтобы как-то собраться с силами…

– Чтобы отомстить, – подсказал Дойл.

– Не только. Осознать все я был не в состоянии. На это потребовались годы. Я искал… смысл. Ясное понимание и цель. Мне было всего двенадцать лет, мой привычный мир рухнул. Все, что я любил, во что верил и чем дорожил, погибло… Это было ужасно.

– Я понимаю, Джек.

– Зло, существовавшее в мире, опалило меня своим черным крылом. Я ощутил это и понял, на что оно способно. Самым непостижимым казалось то, что зло появилось на свет в облике красивого и сильного человека. И я по своей воле отдал себя в его руки, позволил ему руководить и распоряжаться мной, стал его образом и подобием.

Спаркс взглянул на Дойла, в его глазах застыли печаль, ужас и стыд.

– А что, если я такой же, как он? – спрашивал я себя. Я должен был задать себе этот вопрос, понимаете, Дойл? Что, если тот же злой дух поселился и в моей душе, исковеркав ее и навсегда подчинив себе? Что я, в свои двенадцать лет, мог думать об этом?

Дойл вздрогнул, пытаясь представить себе переживания несчастного ребенка, на которого судьба обрушила столь сокрушительный удар. Вообразить это было нелегко, он и сейчас не мог подыскать слова, чтобы выразить сострадание и сочувствие человеку, шагавшему рядом с ним. Дойл молчал, подавленный тяжестью услышанного.

– Я заставил себя поверить, что все, чему научил меня брат, пойдет мне на пользу, – охрипшим голосом проговорил Спаркс. – Физическая подготовка и сила духа сами по себе не могли причинить вреда. Я убеждал себя в том, что сверхчеловек – это не бездушное орудие зла, а нечто другое. Я сделал выбор: торжество справедливости – вот что стало моей путеводной звездой, а не чудовищное самообожествление. Я должен стать поборником жизни, а не смерти, повторял я себе. И если судьбой предначертано мне быть родным братом демона, я решил противостоять ему на равных. Я должен найти в мире силу, способную отвести человечество от той страшной бездны, к краю которой привел меня мой брат. Я поклялся, что восстановлю доброе имя своей семьи или погибну. В этом моя миссия. Встать на его пути. Быть его роком. Осуществить предначертанное Немесидой.

Дойл вздохнул полной грудью. Слабая надежда затеплилась в нем. Какое-то время они стояли молча, глядя на холодные воды Темзы, каждый думал о своем.

Ночь была невероятно холодной. Обратный путь в отель показался Дойлу самым длинным в его жизни. Спаркс был совершенно опустошен, как будто выпотрошен. Дойлу, конечно, льстило доверие, оказанное ему Спарксом, но то, что он узнал, тяжкой ношей легло на его плечи. Он не мог припомнить такой мрачной новогодней ночи. Они обгоняли подвыпивших и возбужденных людей, кутивших всю ночь напролет. Все отмечали уход старого года и приход нового, стараясь заменить отжившие пороки на новую добродетель. Стремление людей подчинить себе время, ограничив его условными рамками, показалось Дойлу донельзя смехотворным и пустым. Разве можно надеяться, что априорная природа человека способна к изменению, когда одно только существование Александра Спаркса убеждает в противоположном?

Они вошли в отель с черного хода, поднялись в номер, разожгли камин и откупорили бутылку коньяка. У Дойла болел желудок, и он не хотел пить коньяк. И все-таки сделал глоток, после которого по телу разлилось приятное тепло, он согрелся и наконец-то немного расслабился. Спаркс не отрываясь смотрел на плясавшие огоньки в камине; пламя блестящими искорками отражалось в его темных глазах.

– Скажите, Джек, когда вы поняли, что брат снова врывается в вашу жизнь? – спросил Дойл, прерывая тягостное молчание.

– Александр покинул Англию и некоторое время жил в Париже, затем перебрался на юг Франции. Из Марселя он отплыл в Марокко, потом пересек Северную Африку и прибыл в Египет. Примерно через год после этого чудовищного преступления он находился в Каире.

– Но за ним тянулся след…

– Чепуха. Убить сестру, отца и мать равносильно первородному греху, согласны? Совершив это, он преступил черту, за которой муки совести и вообще любые нравственные нормы перестали существовать для него раз и навсегда. Он ощущал себя всесильным повелителем в семье, а потом и в школе, то есть среди людей, окружавших его, и дальнейшей своей целью он избрал достижения неограниченного господства над миром. Первым делом ему надо было сколотить капитал, то есть обеспечить себе полную финансовую независимость. В ночь убийства, прежде чем поджечь усадьбу, он выкрал самое ценное из египетской коллекции отца. В Каире Александр продал эти вещи и сразу выручил весьма солидную сумму.

– А других преступлений он не совершил? – спросил Дойл.

– В тот год Каир потрясли несколько жутких убийств. Когда-то у отца была любовница, англичанка, работавшая вместе с ним в посольстве. Вскоре после появления Александра она исчезла, позже ее голову нашли на рынке. Отсечение головы – довольно распространенный способ мести среди мусульман, и, естественно, подозрение пало на местных головорезов. Правда, смущало клеймо в виде буквы "А" на лбу жертвы. Кстати, звали ее Эстер.

Дойл почувствовал, как к горлу подступает новый приступ тошноты. Он подумал, что быть полезным Джеку в борьбе против его брата – это значит не давать волю эмоциям и не раскисать, узнавая о каждом новом злодеянии этого монстра.

– Через неделю, – продолжал Джек, – Александр прикончил богатого коллекционера-египтянина, его жену и детей. Я думаю, коллекционер слишком долго торговался с Александром и тот потерял терпение. Предметом сделки был древний кинжал, ставший орудием убийства. Александр любил пускать в ход такие вещи, находя в этом особое удовольствие. Каир в то время был охвачен страшной паникой: опасались возмездия, которое должно обрушиться на город как кара за надругательство над гробницей. Из нее был похищен кинжал, обнаруженный впоследствии в коллекции убитого. По всему его дому валялись клочья истлевших бинтов, в которые оборачивают мумии; повсюду виднелись следы босых ног. Теми же бинтами были задушены жена и дети, рукоять похищенного кинжала тоже была обернута этой материей. Из груди убитого было вырезано сердце; оно лежало в ритуальном кувшине под пеплом листьев таниса. Это растение в древности использовалось жрецами при захоронении мумий фараонов. Не кажется ли вам, Дойл, что во всем чувствуется рука Александра? – спросил Спаркс.