— Молодой человек, — «паук» обернулся, — пятый этаж, сто шестая квартира — в вашем распоряжении. Дверь будет открыта. Кухню найдете. Идем, — и подхватил меня. — Что ж вы, Ульяна Андреевна, а…

А я услышала шум лифта и вспомнила. Моим бы позвонить, Жорик же изведется весь… Но и телефона нет, и я сейчас сдохну… Пока сидела в машине, мир лишь подрагивал, а как встала — закрутился, набирая обороты, до резкой тошноты и помутнения в глазах.

— Потерпите, наркоз поставлю…

— Ваш ставьте. Ваш, — под спиной оказалась кушетка, а в лицо ударил яркий свет. — Человеческий… мимо. Только болеть буду. Или ваш… или на живую режьте. Вытерплю.

— Вот как, наш, — повторил Арчибальд Дормидонтович и зазвенел склянками. — Это многое объясняет. То-то я к вам как к родной… Сколько у вас еще скелетов в шкафу? — «паук» не спрашивал, а рассуждал.

— Нет шкафа. Но есть мавзолей. Украшенный косточками и черепками. Нечисти, — буркнула, задержав дыхание. От резкого лекарственного запаха стало совсем дурно.

«Паук» хмыкнул и поставил наркоз. Укола я не почувствовала, но в дрему потянуло сразу.

— Не сопротивляйтесь, Ульяна Андреевна, расслабьтесь. Засыпайте.

…но не вышло. Почуяв чужое враждебное присутствие, я села. Белый коридор, свет от стен, прозрачный потолок, мягкий пол. И в конце коридора — ступени вниз. Красные, кирпичные, пыльные. Я подошла к лестнице и замерла. Послышалось тихое пение — Арчибальд бурчал что-то себе под нос, гремя инструментами. От стен шли приятное тепло и запах ультрафиолета. Спускаться не хотелось. Хотелось сесть, свернувшись клубком у стен, обнять колени и… Но ступени… манили. Звали. Из темного прохода несло затхлостью и холодом погреба. И еще чем-то, очень знакомым.

Шаг, второй, ступенька. За спиной взметнулась тень, и я резко обернулась. С кончика носа на губы стекла капля. Серебристая. Я подняла голову. Хуфия улыбалась, щуря серебряные глаза. «Паук» что-то сипло напевал и звенел склянками.

Я схватилась за левый локоть, но ладонь нащупала лишь… сустав. Ни «угля», ни потока силы… Я прижалась спиной к шершавой кладке, приготовилась зашипеть, но хуфия резко прижала костлявый палец к губам.

— Молодой человек, пойдите вон, — заворчал «паук», и его голос доносился как сквозь вату.

Гоша что-то тихо сказал, и «паук» резковато ответил:

— Чихать на ваши бумаги. Будить не позволю. Разбирайтесь сами.

— Могу помочь, — пошелестела хуфия. — Я знаю, что вы искали.

— Откуда ты здесь? Зачем? Столько времени прошло, а…

— Месть, девочка, это не мясо, — не протухает, — отозвалась она спокойно. — А душа всегда жаждет покоя. И ухода. Приведи меня к ней. Позволь убить, — хуфия подалась вперед, и в ее глазах сверкнул голод. — Приведи. И я сокращу ваш путь к ней. Мальчик умный. Увидел знаки и сразу все понял. Он додумается. Ты приведешь. А я — убью. Всё просто, — и коснулась шеи, открывая рваные раны, сочащиеся жидким серебром.

— Обещать не буду, — предупредила осторожно. С нежитью связываться — себе дороже. — Но если получится…

— Повторяй за мной.

Буквы, цифры, снова буквы. Я настороженно повторила.

— Она бредит? — озадаченный наблюдательский голос и тихое: — Уля, а еще раз?..

Я посмотрела на хуфию. Та кивнула и повторила. Я — следом.

— Молодой человек, или замолчите, или исчезните. Не то вас ждет и первое, и второе, — глухо пригрозил Арчибальд Дормидонтович.

Гоша сухо извинился. Коридор поблек. Хуфия скользнула вниз по ступенькам, обернулась через плечо и улыбнулась:

— Я — твоя тень. Всегда рядом. И запомни, девочка, — рваным плащом взметнулась пятерка теней, — я всё равно убью. Или её, или тебя. Выбирай.

И исчезла во мраке. Я с содроганием посмотрела во тьму коридора, где мерцала далекая серебристая искра. Пять. У нее осталось пять теней. Я вывернулась наизнанку, но не развоплотила и половины. И вляпалась…

Черт, и так вляпалась…

Ведьмы умеют мириться с тем, что есть,

вместо того чтобы настаивать на том, как должно быть.

Терри Пратчетт, «Дамы и господа»

Я проснулась, обуреваемая нервной жаждой деятельности. Села на кушетке и, игнорируя слабость, рискнула встать. Мир, что приятно, остался на месте. Вместе с тусклым абажуром, пледом и медицинскими шкафами «паука». Зато я… изменилась. Левый бок по-прежнему жутко чесался, заживая, и противно ныл, тянул хандрозно. Я ущипнула себя за левую руку. Больно. Непривычно. И непонятно, радоваться этому или огорчаться…

Разминая онемевшие мышцы, я заходила из угла в угол. Тетя Фиса заблокировала мой темный «уголь» сразу после Ночи выбора, чтобы не было соблазна использовать. И когда я злилась, меня корежило: сила эмоций рвалась к «углю», но он спал. И плохо усваивал, и мало отдавал. Этого хватало на пару заклятий, не больше. И постепенно левая половина тела потеряла чувствительность. А теперь вернулась. Я ухитрилась сорвать блок, и вновь засыпать темный «уголь» не собирался. Он тлел и грел руку, подпитываясь. И нужно впредь быть осторожнее. Прежде нечувствительность выручала в драках, а теперь… Зато выплеснула накопленное. Но такой ценой…

Вспомнив прощальные слова хуфии, я вздрогнула. Еще одна охотница на мою голову… Желание найти неизвестную ведьму и избавиться от «тени» поднялось до небес, а вместе с ним — и жажда деятельности. Любой. Но сначала — физиологические потребности. Раздевать меня Арчибальд Дормидонтович постеснялся, зато оставил на тумбочке у кушетки пижаму и полотенце. И под голодное шкворчание желудка я просочилась в душ. Сняла линзы и протерла саднящие глаза. Моргнула и невольно улыбнулась. Блеклая радужка налилась синевой, и глаза снова стали одинаковыми. А тень… серебристой. Жажда жизни и деятельности взлетела выше неба.

…а швы, похоже, пора снимать. Интересно, сейчас еще ночь, раннее утро или уже вечер? Впрочем, Зойка должна ощущать, что я жива. А опекунша из меня… никудышная и однозадачная. И как обычные люди, не обремененные магией, ухитряются заниматься несколькими делами сразу?.. И, кстати, о задачах. Рассмотрев размытый силуэт новой тени и быстро прокрутив в голове последний разговор, я поняла, почему хуфия такая… неправильная.

После душа я вернулась обратно в комнату и обнаружила на кушетке Жорика. Призрак крайне редко покидал квартиру, и уж если вышел в свет… Я вцепилась в сползающие пижамные штаны и приготовилась защищать свою неуемную… душу, но Жорик лишь укоризненно покачал головой:

— Уля, ей-богу, в гроб загонишь, походя и не заметя… — посмотрел сочувственно и тихо спросил: — Шо, золотко, совсем погано?

И я разревелась.

— Иди-ка сюда, горе горемычное… Куда ж ты опять влезла, а, ведьма клята? И шо ж ревешь-то, як побитая? Кто обидел?