— Чуть не убил, иллюзионист хренов… Никогда больше так не делай, понял?

— Напротив, я нас спас, — возразил Гоша уверенно и притормозил у «лежачего полицейского».

Дураков не переубедишь, и нет смысла опускаться до их уровня. Она жива. И вновь почудилось, что хуфия сидит позади и посмеивается. Я открыла окно и часто задышала. После затхлости подземелья — столько свежести и силы… В груди надрывно заклокотала боль, и мир поплыл, закружился.

— Кстати, Ульяна… Андреевна, не объясните ли, откуда у вас тёмный «уголь»? — вкрадчивый тон и не менее вкрадчивый косой взгляд. — И почему у вас два «угля»?

— Идите вы в задницу с вашими вопросами, Георгий… Викторович. И пишите оттуда кляузы и рапорты, докладывайте, наблюдай… те, — я скривилась. Раны заживали быстро, и кожа ужасно чесалась. И свитер мешался.

И уж чего не ожидала, так это подлого ментального удара, отбить который мне не хватило сил. Секунда — и одна я оказалась сидящей позади, а вторая — выпрямилась и деревянным голосом ответила:

— «Уголь» один, но расколотый на две части. Дефект после Ночи выбора. Половина — светлая, половина — темная.

— Откуда в тебе нечисть? — наблюдатель не интересовался. Он взял след и начал допрос: — Чей ты потомок?

— Ничей.

Я аж о боли в боку забыла. Зажмурилась и засопела, силясь впихнуть из головы острую игру, но она лишь раскалилась, впиваясь глубже, до судорог в левой руке. Я начала задыхаться. Воздуха бы…

— Что значит «нечисть от силы»? — Гоша открыл окна в салоне. — Как она проявляется? Меняешься?

— Нет, — безжизненный голос. — Нет крови — нет формы. Пассивный навык. Быстрое восстановление сил и здоровья, обостренное восприятие мира. У любого ведьминого «угля» есть движущая сила. У моего светлого — Совесть и Ответственность. У темного — Жажда жизни, как у нечисти. Пассивная.

— И не одержима, и нет второй, побочной сущности? — докапывался.

— Нет. Только инстинкты и рефлексы. И живучесть.

— Поэтому и выжила в кроличьей норе… Как убила «скорпионов»?

От злости в груди стало тесно и жарко. Я нервно дрожала, выпихивая проклятую иглу, а мой голос спокойно сдавал меня с потрохами:

— Вакуумная воронка плюс скопление углекислого газа в организме, но на солнце темные пятна не видны. Я умею смешивать две силы. Излучения от света забивают тьму, а смешанная сила не оставляет следов. Вообще никаких.

— И наблюдательские маяки, настроенные на смерть от заклятий тьмы, смолчат, — резюмировал он и задумался. Глубоко. Чуть на тротуар не вылетел.

Я постаралась взять себя в руки и успокоиться. Злясь, не справлюсь. И мелко задышала, вытягивая из воздуха силу по капле и выдавливая иглу как занозу, медленно, миллиметр за миллиметром.

— Почему хуфия назвала тебя изменчивой?

— Я — воздух. Впитываю чужую энергетику. «Уголь» ее запоминает и пассивно использует.

— Своя среди любой нечисти… — пробормотал наблюдатель и едва не упустил руль. — И капли тьмы в воздухе… Еще воздушные среди вас есть?

Невольно съежилась. Конечно, незаметно тьмой убивать могу не только я. Еще есть вариант Верховной, которая тёмная по природе силы — в нашем случае силы артефакта. И у которой есть наблюдательское разрешение. А оно, по слухам, — тоже вроде артефакта, который глушит тревожные сигналы маяков. Но в виновность тети Фисы я не поверю никогда. А вот разрешение… А не потому ли наблюдатели тусуются здесь… неофициально? Неужели всё серьезнее, чем просто три убийства? Тогда объяснимо отсутствие в столь важный момент Верховной… Наблюдатели что-то мутят.

— Нет, других воздушных нет. Но я ни при чём, — первая эмоция в голосе и очень обиженная. Игла сдвинулась ещё чуть-чуть.

— Знаю, — улыбнулся и продолжил: — Сколько в Кругу таких, как ты?

— Нисколько. С дефектом «угля» — много, но у каждой ведьмы он уникален. За последние восемьдесят лет у нас в округе не родилось ни одной ведьмы без дефекта, и все — с разными. Эпидемия дефектов. Или проклятье.

Убью, ей-ей… Игла поддалась, и я вырвала ее «мясом». Судорожно втянула носом воздух, приходя в себя. Снова на месте, и снова — одна я.

— Не скандаль, — Гоша, разумеется, все заметил. — Моя работа не предполагает оправданий, но то, что ты рассказала, очень важно. И если в архивных бумагах найдется то, что я ищу, — объяснения будут.

Козёл… Я не ответила. Отвернулась к окну, часто дыша. Очень хотелось сделать две вещи: выкинуть его машины на полном ходу и содрать свитер, расцарапав рану. Чешется, не могу…

— Уля, ты уникальное существо.

Да, и наблюдатели с радостью изучили бы мою уникальность в лабораторных условиях, а потом пристроили к делу. К тому самому, которое следов не оставляет. Спасибо тете Фисе, что не знают. Ненавижу…

— А ведь Анфиса Никифоровна не зря отдает тебе Пламя. Это твоя единственная защита. Никто не будет искать тьму в Верховной ведьме, — помолчал и добавил: — Как думаешь, она знает про… Пламя? Про летучесть «угля» и притяжение крови? Не проснется ли в тебе…

— Нет, — процедила неохотно. — Сила — не кровь. Пламя не притянется и не проснется. И не лезь не в свое дело!

Заткнулся наконец. Я с тоской смотрела в окно. Глава «пауков» жил-то на моем берегу, но в таком далеком и глухом спальном районе… Попыталась понять, где мы находимся, но спящие дома сливались в сплошное пятно, а пользоваться силой было боязно. Рано.

Наблюдатель тормознул и припарковался.

— Приехали. Ульян, давай по…

— Убери руки!..

Нечисть внутри встала на дыбы и зарычала. Прежде вынужденно мирилась, а сейчас жить дружно отказывалась. И я ее поддерживала. И рискни еще сказать про «тайны наблюдателей», зараза… Душу выну. Я тоже умею допрашивать.

Из машины я выползла сама. На ватных ногах и обняв левый бок. Без сил и слов. С жаждой мщения в груди и слезами на глазах. Давно забыла, что бывает так больно…

Арчибальд Дормидонтович ждал у подъезда, и в его руки я далась сразу.

— Ульяна Андреевна, голубушка, что ж вы не бережете-то себя? — щуплый с виду «паук» легко поддержал и помог подняться по ступенькам.

— Работа такая, ведьмовская, Арчибальд Д… — я сморщилась и предложила: — А давайте выпьем на брудершафт и перейдем на ты?

Он улыбнулся в аккуратные усы:

— Регламент, Ульяна Андреевна, не велит. Но без отчества можно.

И, едва он взялся за дверную ручку, случилось ожидаемое. Два часа истекли, и воздушный карман с архивными документами лопнул, как мыльный пузырь. Груды папок и листов вывалились на дорогу, зашелестели, подхваченные ветром. Наблюдатель выругался. Я испытала двойственные чувства. С одной стороны, любую бумажку жаль, если потеряется, таким трудом добытая. И едва не рванула собирать. Но боль отрезвила. Привнеся мрачное и ехидное удовлетворение от обескураженной физиономии «напарника». А пусть тоже… поработает.