«На Сталина, конечно же, нельзя возлагать вину за все принимавшиеся индивидуальные решения»[307]. Он, безусловно, не был единственным виновником этой коллективной истерии, которая унесла многие и многие тысячи человеческих жизней[308]. Тем не менее он остается в истории главным инициатором репрессий. Именно он создал психологическую обстановку и организационные структуры, приведшие к кровавым расправам. Пароксизмальный характер его системы управления страной достиг своего максимума тогда, когда репрессии коснулись и его собственных родственников.

Ближайшее окружение Сталина – тех людей, которые восхищались им, любили его, часто приходили к нему в гости, – постепенно охватывал ужас.

По мере того как текло время, к этому окружению присоединялись некоторые члены Политбюро, народные комиссары, иногда даже иностранные гости. Громкие судебные процессы 1936–1938 годов[309] и «чистка» генералов в 1937 году стали ужаснейшими событиями для Аллилуевых и Сванидзе: они попросту переставали понимать, что происходит в стране. Отклики на эти события – часто удивленные, иногда возмущенные – можно найти в дневнике Марии Сванидзе. «То, что развернулось, превзошло все мои представления о людской подлости», – записала она в своем дневнике 20 ноября 1936 года, когда в прессе появились сообщения о Пятакове и Радеке – главных обвиняемых в ходе второго громкого судебного процесса в Москве. Мария твердо верила в обоснованность предъявленных им обвинений. «Эти моральные уроды заслужили свои участи. Минутами мозги мои теряли точку опоры, и мне казалось, что я схожу с ума, так все было непостижимо, страшно и бессмысленно. […] Как мы могли все проворонить, как мы могли так слепо доверять этой шайке подлецов. Непостижимо. Они пустили корни в самые ответственные учреждения, они имели заслоны в самых высоких постах. Шутка сказать, Пятаков да др.». По этой записи в ее дневнике заметно, как всеобщая истерия овладела и ею. Ей тоже казалось, что она видит повсюду разгуливающих на свободе предателей, и ей хотелось их разоблачить.

Близкие Сталина продолжали приходить к нему на обед, праздновать его день рождения и встречать вместе с ним Новый год. Но время текло уже в соответствии с его, сталинским, календарем.

Первой жертвой репрессий из числа приближенных Сталина стал Авель Енукидзе – его старый грузинский друг и, самое главное, крестный отец Надежды. Енукидзе впал в немилость в июне 1935 года, а в 1937 году его арестовали и расстреляли. Его затем посмертно признали виновным в убийстве Кирова, и на проходившем в 1938 году суде над Бухариным было заявлено, что именно Енукидзе дал Ягоде приказ убить Кирова. Сталин, конечно же, не мог верить в такого рода измышления, однако между ним и Енукидзе уже не раз возникали серьезные разногласия. Что сделало его неугодным Сталину и не подлежащим прощению, так это то, что он сочувствовал Троцкому: после того как Сталин узнал, что один из советских дипломатов, работающих в посольстве в Осло, поддерживает регулярные контакты с Троцким, ему стало также известно, что Енукидзе уже давно знает об этом, однако ему, Сталину, ничего не сказал[310].

Марико – бывшая свояченица Сталина – работала секретарем у Енукидзе с 1927 по 1934 год. Ее арестовали в 1937 году и приговорили к десяти годам трудовых лагерей. Согласно официальной информации, ее расстреляли 3 марта 1942 года[311], но родственникам сообщили, что она умерла в месте ссылки естественной смертью.

Однако самым траурным событием для ближайшего окружения Сталина стала смерть Серго Орджоникидзе. Мария Сванидзе написала в своем дневнике о том, как близкие Сталина ее пережили. Будучи уверенной в обоснованности обвинений, выдвинутых в ходе второго громкого судебного процесса в Москве (он состоялся в январе 1937 года), Мария сделала 5 марта того же года следующую запись: «Их казнь не удовлетворит меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими. Торговцы родиной, присосавшийся к партии сброд. И сколько их. […] Они убили Кирова, и они убили Серго».

Серго Орджоникидзе – ее близкий друг – ушел из жизни 18 января этого апокалиптического 1937 года. По мнению Марии, его смерть была вызвана «низостью Пятакова и его приспешников». «Тяжело и слезно мы переживаем уход Серго». Была проведена такая же церемония прощания и похорон, как и для Кирова: Колонный зал, траурная музыка, почетный караул, слезы. Однако Серго не убили – он покончил жизнь самоубийством.

Почему он это сделал?

Сталин часто помогал Серго и защищал его в течение их совместной политической деятельности. В 1921 году, на X съезде партии, Сталин заступился за Орджоникидзе, когда несколько делегатов с Северного Кавказа попытались отклонить его кандидатуру на том основании, что он уж слишком вспыльчивый. Благодаря заступничеству Сталина и Ленина Орджоникидзе тогда удалось остаться в составе Центрального Комитета партии. Сталин и Серго очень тесно сотрудничали в 1922 году, во время создания Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики и связанного с ним конфликта с грузинскими коммунистами по поводу условий вхождения Грузии в СССР. Сталин, рассчитывавший на признательность со стороны Орджоникидзе, несколько месяцев спустя с удивлением узнал, что Орджоникидзе причастен к интригам, цель которых заключалась в ограничении власти Генерального секретаря. Летом 1923 года Зиновьев в своем письме, адресованном Каменеву, упоминает о том, что Серго Орджоникидзе выступал против того, чтобы Сталину была предоставлена чрезмерная власть[312]. Сталин не стал, однако, сердиться на Орджоникидзе за это его проявление нелояльности, тем более что Серго впоследствии поддержал его в борьбе с Троцким. Орджоникидзе также поддержал Сталина, когда тот начал бороться с Зиновьевым и Каменевым. Сталин с пониманием относился к присущей Орджоникидзе обидчивости, о чем свидетельствует письмо, которое он написал Молотову 4 сентября 1926 года. «На днях был у меня Серго. Он взбешен формулировкой постановления ЦК об его отзыве. Формулировка об отзыве расценивается им как наказание, как щелчок, данный ЦК неизвестно за что. Фраза же о том, что Серго переводится в Ростов “вместо Микояна” рассматривается им как намек на то, что Микоян выше Серго. […] Я думаю, что надо удовлетворить Серго, ибо он поставлен объективно ввиду случайной ошибки в формулировке в положение обиженного человека. Можно было бы исправить формулировку примерно таким образом: «1) Уважить просьбу т. Орджоникидзе об освобождении его от обязанностей первого секретаря Заккрайкома…»[313].